Она брела по дороге вдоль ограды, держа под мышкой эту самую непонятную деталь скульптуры и думала сразу о множестве вещей.

Почему Мурасаки выглядит так, словно очень долго болел? А если болел, то чем? Чем-то… похожим на то, чем они болели здесь? Странная какая-то болезнь, которой болеют на двух разных концах реальности.

Интересно, а те часы в парке – они починились сами собой, когда восстановились эти? Или они по-прежнему выглядят сломанными, пыльными и покрытыми трещинами?

Сколько времени сейчас там? Какое время суток? Почему Мурасаки бродит по парку? Сбежал с лекций? Или наоборот, лекции давно закончились, и он просто гуляет?

И куда, в конце концов, девать эту подушку?

Впрочем, ответ на последний вопрос Сигма нашла почти сразу – вернуть на место. Судя по всему, парк скульптур не слишком популярное место для прогулок. Вряд ли кто-то заметит, что в этой последней скульптуре что-то изменилось. А если и заметит… то что? Побежит жаловаться? Смешно! А место удобное, рядом с садом, и если Сигме опять понадобится эта гравитационная подушка, она с легкостью ее возьмет здесь, не привлекая ничьего внимания. Да и кто сюда придет, с таким-то запахом от теплиц?

Впрочем, тяжелый дух перегноя вроде бы выветрился и не казался таким мучительно-вонючим. Сигма спокойно прошла мимо теплицы – в темноте все равно не получилось бы рассмотреть, что именно происходит внутри. Да и скорее всего, ничего там уже не происходит. Во всяком случае, Сигма очень на это надеялась. Второй раз встречаться с Амалией и Эвелиной ей очень не хотелось.

Сигма водрузила подушку на постамент, потом осмотрелась, увидела белеющую в темноте голову, принесла и бросила на подушку. Голова послушно подпрыгнула и зависла в воздухе. Сигма улыбнулась. Прекрасно! Как будто все так и было!

Когда в дверь постучали, Мурасаки обрадовался. Одиночество начинало действовать на нервы. Пустой студенческий городок даже во время каникул не казался таким безнадежно мертвым, как сейчас, несмотря на то, что работали оба студенческих центра, а во многих коттеджах горели окна и фонари над ступеньками. Да, на улицах можно было даже встретить студентов, но Мурасаки почему-то никого не узнавал. То ли они все настолько изменились, то ли он в самом деле сходил с ума, и мозг отказывался связывать новую реальность с прошлой жизнью, делал вид, что ничего не было.

Мурасаки замер на мгновенье перед дверью, а потом распахнул. И тут же отступил назад. В коттедж вошла Констанция. Осмотрелась.

– Здравствуйте, – улыбнулся Мурасаки и тут же себя одернул.

Что он делает? Улыбается Кошмариции? Рад ее приходу? Еще бы на шею ей бросился и обнял. Но… что есть, то есть. Он действительно рад был видеть даже ее. Только бы не это сосущее душу одиночество.

Наконец взгляд Констанции остановился на Мурасаки.

– М-да, – сказала она. – Я ожидала увидеть другую обстановку.

Мурасаки пожал плечами. Кошмариции достаточно было заговорить, и вся радость от появления знакомого человека разлетелась на осколки. На острые режущие осколки, которые сами подпрыгивают и впиваются тебе в руки и все остальные незащищенные части тела.

– Моя специальность – деструктор, а не дизайнер интерьеров, – ответил Мурасаки, стараясь говорить вежливо.

Констанция вздохнула.

– Прекрасно, что напомнил, но у меня нет амнезии, Мурасаки. Я зашла к тебе по делу.

– О, я польщен, – ответил Мурасаки.

Констанция смерила его тяжелым взглядом.

– Лучше бы ты сказал спасибо, что я не бросила тебя лежать в душе.

– Как же вы могли бросить умирать своего лучшего студента? – беззаботно улыбнулся Мурасаки, надеясь, что у него не дрожит голос и Кошмариция не слышит бешеный стук его сердца.

– Не льсти себе, Мурасаки, – холодно произнесла Констанция. – Даже если бы ты был на грани отчисления, я бы не оставила тебя там.

– Конечно, – легко согласился Мурасаки, – если все студенты умрут, кураторы останутся без работы.

– Мы найдем новых студентов, – усмехнулась Констанция, – невелика потеря.

– Не могу поверить, – покачал головой Мурасаки, – значит, все дело в личных симпатиях?

Констанция закатила глаза.

– Какие симпатии? Ты мне нужен. У меня на тебя большие планы. И я этого никогда не скрывала, – она говорила с некоторой досадой, как будто повторяла очевидные истины, которые Мурасаки должен был знать.

Но он не знал. Планы? На него? Ну да, иначе зачем бы она держала Высшего деструктора на поводке ментального контроля? Он мог бы и догадаться.