– Что? – спросил Мурасаки. – Вы дожили до четвертого курса и ни разу не сталкивались с ментальным общением?

Он едва сдерживался, чтобы не рассмеяться.

– Мальчики, честное слово, не разочаровывайте меня. Вы такие… – он поискал слово и не нашел. – Вы думаете, если перестанете дружить со мной…

– Мы уже перестали с тобой дружить, – мрачно сказал Чоки.

– Это вам ничем не поможет. Это нормальная часть нашей жизни – ментальное общение. Мы даже экзамены в конце года будем так сдавать.

– Ты это только что придумал? – уточнил Раст.

– Я встречался с девочками со старших курсов, – объяснил Мурасаки и принялся есть эту несчастную полуостывшую кашу.

На самом деле, тот еще вопрос: кто из них не в порядке – он, к которому в голову чуть ли половина кураторов ходят, как к себе в кабинет, или Чоки с Растом, которые дожили до четвертого курса и еле пережили ментальный контакт.

Каша, кстати, оказалась именно тем, что его организм считал скорой помощью. С каждой съеденной ложкой Мурасаки становилось легче. Чисто физически. Ярость и злость, которые для деструкторов были не эмоциями и не чувствами, а неотъемлемой характеристикой тела как давление или пульс у обычных людей, никуда не исчезли. Но Мурасаки их пригасил. Чоки и Раст были не теми, на кого их следует выплескивать. Не хватало устроить в столовой поединок Высших… и вылететь из Академии. Зато вместо ярости и злости пришла совершенно детская обида. В чем он, Мурасаки, виноват перед ними? Их неумение выдержать вторжение чужого разума – это их проблемы… Ведь он же справляется – и ничего. Мурасаки вспомнил, как вместо своего отражения увидел лицо Сигмы. Нет, кажется, он тоже не справляется. В таком случае, какая ему разница – скоро его все равно здесь не будет, если он окончательно сойдет с ума. И если это случится – его не будет нигде.

– Ладно, – кивнул Мурасаки. – Я вас понял. Я приношу несчастья друзьям и любимым, я вас использовал, вы не были готовы к ментальным контактам, вы едва выжили во время эпидемии, поэтому вы не хотите больше дружить со мной, чтобы наслаждаться обществом друг друга все оставшиеся вам годы.

– Да, – сказал Чоки, не уловив иронии в словах Мурасаки. – Именно так.

Но Раст все отлично понял.

– Не надо нам завидовать, – тяжело сказал он. – Неизвестно, что ты делал бы на нашем месте.

Мурасаки слабо улыбнулся и отсалютовал ложкой бывшим друзьям. А потом дождался, пока они уйдут и направился к линии раздачи за новой порцией каши. Кажется, это единственное, что сейчас ему было нужно.

В библиотеке Академии не оказалось ни одного упоминания про Али Аджаза, и это был верный знак, что информацию о нем надо добыть любыми путями. Конечно, был шанс, что Мурасаки просто плохо искал. Для подстраховки можно было бы попросить электронного ассистента подготовить биографическую справку или найти любые труды этой загадочной личности. Но Мурасаки опасался, что этот запрос станет известен если не декану, то Констанции. Она сложит два и два… и все материалы про Али Аджаза исчезнут, даже если они и были. Хотя больше похоже на то, что они уже исчезли давным-давно. Поэтому Мурасаки проводил вечера в библиотеке мэрии. Читал новости, как и обещал Констанции Мауриции. Рылся в хрониках.

В хрониках имя Аджаза нашлось довольно быстро. Но из заметок, даже сложенных в хронологическом порядке, Мурасаки так и не выяснил, в чем же заключался скандал. «Незаконное использование технологий», «запрещенные эксперименты без согласия участников», – все это выглядело очень многообещающе для привлечения внимания читателей, но давало очень мало конкретной информации. Скандал завершился выселением Али Аджаза из города и запретом на проживание на планете. Ядовитый, на грани оскорблений, фельетон, подводящий итоги этой истории, заканчивался требованием к университету, «приютившему» ученого, не позволять ему делать ничего серьезнее заполнения ведомостей, и не подпускать ни к студентам, ни тем более к преподавателям. А лучше вообще запереть в клетку.

Без особой надежды Мурасаки нашел сайт того самого университета и неожиданно обнаружил там и портрет Али Аджаза, и курс, который он вел, и даже учебные материалы курса. Не в открытом доступе, но «предоставление по запросу».

Мурасаки задумался. Сделать запрос? А если материалы пришлют в Академию? Или потребуют визы куратора или преподавателя? Ну, допустим, визу он может получить от Беаты, вместо ответа на вопрос. Со всем остальным будет сложнее. Мурасаки открыл форму запроса и выдохнул. В поле «место получения материалов» уже была указана библиотека мэрии. Прекрасно, просто прекрасно!

Ответ пришел через три дня. Материалы курса состояли из нескольких обучающих фильмов и все. А курс назывался на первый взгляд скучно и непритязательно «Основы ментального взаимодействия».

Мурасаки расстроился. Он не любил обучающие фильмы и, если был выбор, выбирал учебники, интерактивные тренажеры и даже беседы с обучающими ИИ. В фильмах он часто отвлекался на детали, задний фон, внешность учителя, мог увлечься частотой морганий или жестами… Все дело было в том, что все фильмы были для него слишком медленными. Мозг страдал от недостатка информации, когда Мурасаки приходилось смотреть видео. Обертоны голоса, запахи, реальность за рамками кадра – ему не хватало всего этого. Как будто его намеренно сделали калекой, чтобы он учился быстро прыгать на одной ноге. Зачем, если можно быстро бегать на двух?

Но с самых первых минут Мурасаки понял, что недооценивал видеоформат. Или же это видео было по-настоящему уникальным. То, что он видел на экране, сначала казалось визуальными иллюзиями – плавное, текучее закручивание спиралей из разноцветных лент, песочно-желтые, неоново-голубые и нежно-лиловые, они сплетались без всякой системы, обвивая друг друга, переплетаясь косами и уходя в центр спирали, который медленно плыл от середины экрана к правому краю. Взгляд Мурасаки цеплялся то за переплетение цветных полос между собой, то за плавным, будто покачивающимся на волнах, смещением темного центра спирали и вдруг понял, что чувствует себя там – внутри этого разноцветного потока. И тогда он услышал голос лектора. Мурасаки даже не был уверен, что он слышит его ушами. Может быть, эти визуальные иллюзии вызывали образ звуков в его голове. Он бы не удивился.