– Судя по тому, что я до сих пор не отчислена, – сказала Сигма, – это не совсем так.

– Рекомендация куратора не принимается во внимание в одном-единственном случае, – продолжила Эвелина, будто не слышала слов Сигмы, – если на студента уже есть заказчик.

Сигма смотрела на Эвелину, пытаясь осмыслить услышанное. Есть заказчик?

– Только не делай вид, что ты не понимаешь, – вздохнула Эвелина. – Да, на тебя есть заказчик. Так что отчислить тебя мы можем только из-за неуспеваемости. И то, только в том случае, когда предоставим заказчику убедительные подтверждения, что мы сделали все возможное, чтобы улучшить твою успеваемость.

– И… кто мой будущий работодатель? – тихо спросила Сигма.

– Понятия не имею. Спросишь декана, когда его увидишь.

– А он придет? – оживилась Сигма. – Снять те воспоминания, которые вам нужны?

Эвелина поморщилась.

– Забудь о них. Забудь о нашем разговоре.

Сигма помахала рукой с повязкой.

– Кое-что мне не дает забыть об этом, знаете ли.

– Заживет, даже шрама не будет.

– Ладно, – кротко согласилась Сигма.

Эвелина посмотрела на нее долгим взглядом, смысла которого Сигма не поняла, а потом развернулась и вышла.

Сигма задумчиво смотрела в закрывшуюся дверь, но не видела ни панелей, ни стен, ничего. Она думала о том, что только что узнала. Значит, Эвелина не хочет, чтобы декан знал о том, что она что-то хотела найти в ее памяти – это раз. И кто-то уже заказал ее, Сигму, – это два. Может быть, вдруг поежилась Сигма, Констанция поэтому и не подала документы Сигмы на отчисление, что заказчик был уже тогда? И Констанция должна была… как там сказала Эвелина? – сделать все возможное для повышения ее успеваемости? Но кому она могла понадобиться? Впрочем, какая разница? Придет время и она все узнает. Сигма улыбнулась. Это хорошие новости. Очень хорошие новости.

Студенческий городок словно вымер. Пустые улицы, пустой студенческий центр. В столовой – ровные пирамиды герметично закрытых стандартных порций еды, видимо, простерилизованных жестким излучением до полного распада вкусовых молекул. Учебные корпуса Академии закрыты, библиотеки закрыты. Даже Академический парк казался пустым.

Мурасаки с изумлением брел по знакомым дорожкам. Куда все делись? Ему встретилась всего одна хмурая девочка-подросток, торопливо бегущая в сторону выхода, и пожилой мужчина, сидящий на скамейке со стаканом горячего напитка. Обычно здесь было больше людей даже в непогоду. Куда все делись?

Мурасаки остановился и осмотрелся. Может, он настолько ушел в себя после болезни, что не замечает очевидного? Может быть, сейчас мороз, град, ужасный ветер, все такое? Но нет. Небо было обычным сереньким небом с плевками желтоватых туч. Через несколько часов такие растворятся без следа, даже снега после себя не оставят. Ветер… не холоднее, чем обычно в начале зимы. Мурасаки потрогал щеку. Теплая парка не давала почувствовать холод, но щеки были холодными. Не ледяными, просто холодными.

Мурасаки пожал плечами и побрел дальше. Возвращаться в свой коттедже не хотелось. Учеба еще не началась и неизвестно, когда начнется. Коммуникатор вел себя так тихо, что иногда Мурасаки боялся, что он сломался. Но нет, браслет исправно работал, просто почти все контакты были неактивны. А тех, кто появился в активных, он не знал или не общался. Кроме кураторов, конечно. Но чем они могли ему помочь? Мурасаки вздохнул. Какая странная инфекция! Как странно она накрыла всех одновременно. Даже тех, кто как он, не завтракал, не ел, не пил… Только зубы почистил. Как будто что-то распылили в воздухе. Хотя… Мурасаки даже остановился. А если так и было? Как еще инфекция может попасть в организм? И если сейчас в парке нет людей… то может быть, потому что они все тоже лежат с инфекцией в больницах и по домам?

Мурасаки взъерошил волосы, потряс головой. Нет, не может этого быть! Ведь если может, то кто это сделал? Зачем? Отравить целый город – кому бы это могло понадобиться? Или не целый город? Кураторы все здоровы, кажется. Хотя их, наверное, и прямая бомбардировка ядерным оружием не затронет, что им какой-то кишечный вирус. А медики? – вдруг задумался Мурасаки. Медики ведь не кураторы. И даже не студенты. Насколько он помнил, медики – обычные люди. Почему же они тогда не заболели? Они ведь не носят с утра до вечера свои защитные костюмы. Странно, странно. Не просто странно, вроде того, как странно, что не все животные могут ходить сразу двумя левыми или двумя правыми лапами, а странно, как если бы вдруг у кошек оказалась способность перемещаться на одной лапе и не терять равновесие. Нет, определенно, с этой инфекцией что-то не то. Но что? И надо ли ему копаться в этом? Не все ли равно, откуда взялась эта болезнь? Больные получают лечение, выздоравливают, и рано или поздно Академия и город вернутся в привычный ритм жизни. Все встанет на свои места…

Мурасаки вдруг понял, что уговаривает себя. Он давно уже не на своем месте. С того самого времени, как однажды после лекций у него вместо Сигмы осталась только ее куртка. Ни у себя в коттедже, ни в Академии, – нигде больше он не был на своем месте. Все говорили, что станет легче. Он сам надеялся, что станет легче, особенно когда перестал плакать сутки напролет. Легче не стало. Боль просто стала другой. Из игл, раздирающих сердце, она превратилась в камни, засыпавшие его с ног до головы. Он не жил, а постоянно пробирался сквозь завалы булыжников – каждое движение давалось с трудом, смещало камни, они падали на него, на голову, на плечи, били и оставляли ушибы. Он не видел, куда идет, что делает, он не мог угадать, какие последствия вызовет его шаг – удар острым краем по виску или стискивание каменных глыб вокруг его тела. Посылка от Сигмы что-то сделала с этими камнями. Они больше не давили его, не стояли на пути. Они словно переместились внутрь него. Он стал тяжелым и ненадежным, как камень на краю скалы. Исчезли шутки и смех, исчезло умение шутить и смеяться, хотя может быть, это умение исчезло еще раньше, просто Мурасаки заметил это только тогда, когда вокруг него исчезли каменные завалы и он смог замечать мир вокруг. Но камни внутри него… были иногда неподъемной тяжестью. Они все так же причиняли боль, только уже другую, снова другую.

За это время он столько узнал о видах боли, что будь у них такой курс, он сдал бы его автоматом, после первого занятия, на высший бал. Но такого курса не было, и ему приходилось просто жить с этой смесью давящей боли и тяжести внутри, которая иногда грозила разорвать его на части, но все почему-то не разрывала. Ему нужна была Сигма. Прямо сейчас. Прямо здесь. Просто увидеть. Просто услышать ее голос. Почувствовать ее запах. Он не знал, что между людьми бывает такая связь, пока не встретил ее. Он чувствовал себя частью Сигмы, а Сигму – частью себя. И от того, что ее не было рядом… что ее невозможно увидеть, что к ней невозможно прикоснуться, иногда хотелось умереть.