На первых порах его немного отвлекла компания таких же удалых холостяков. Но их жизнь и быт Вальке вскоре стали неинтересены. Неудержимое пьянство, ночи напролет за преферансом, внезапная стрельба по портретам маршалов в комнате офицерского общежития – всё это не могло понравиться утонченной Валькиной натуре.

Его натура начала искать поле применения своей энергии и своим интересам в иной сфере. Но и эта сфера была ограничена заигрыванием с официанткой Натальей и тайной влюбленностью в машинистку строевой части Людмилу. Гарнизонных дам было мало, все были замужем, и разрушать ячейку советского общества было опасно и по-товарищески аморально. Хотя какие-то варианты уже явно обозначали свои перспективы. Но развитие этих вариантов Валька откладывал на потом.

Он избрал третий путь, став заводилой различных развлекательных мероприятий, розыгрышей и хохм. Заработала художественная самодеятельность среди членов семей сослуживцев, проводились праздничные «Огоньки» и новогодние балы. Читались стихи и пелись песни. Его часто останавливали члены женсовета, чтобы спросить совета по какому-либо житейскому вопросу, или приходили в служебный кабинет с инициативами в области культуры и искусства. Валька был опьянен своими творческими успехами, но хотелось чего-то большего и оригинального. Его потянуло в полукриминальную режиссуру.

Случай представился довольно скоро. Командир части Филимонов, отличавшийся жестоким нравом и не понимавший шуток, – хотя сам был объектом многих анекдотов, – вдруг на утреннем разводе объявил свой рядовой день рождения праздничным днем части. Для личного состава, а тем более – молодых офицеров – это было очень неожиданно. Все стали гадать, к чему и отчего такие блага. Сошлись на том, что Филимонов, «старая военная косточка», этакий служака, державший железной рукой бразды правления в части многие годы, гонявший холостяков, как врагов народа, немного подустал.

Дело шло то ли к замене в другой гарнизон, то ли вообще к демобилизации. Поэтому командир расслабился и объявил: в связи с его днем рождения рабочий режим заканчивается в обед, а он считает себя свободным от выполнения служебных обязанностей сразу после развода. Вот если было бы сказано «до обеда»…

Обрадованные такому подарку, холостяки тотчас начали организовывать празднование дня рождения своего Бати. Чтобы это мероприятие не превратилось в рядовую пьянку, Валька взял руководство на себя. Был организован стол и чествование командира. Причём, застолье проходило в виде суда над Филимоновым. Выступали обвинители, выступали адвокаты. Стороны чокались стаканами и слушали комментарии состава суда. Валька в роли тамады и главного судьи умело вел заседание.

Когда дело подошло к обеду и некоторые стали забывать, по какому поводу здесь собрались, Валька предложил принимать решение. Суд большинством голосов решил, что Старик, Командир, Батя, – короче Филимонов, – в сущности, мужик неплохой и что мало дерет он отдельные «недисциплинированные фуражки в строю». А посему он достоин какого-нибудь подарка. Но, какого? Памятного!

Предложений поступило достаточно много. Спорили о генеральских лампасах, чучеле Филимонова, цветах супруге командира, бочке огурцов с продовольственного склада. Внезапно возникла тема Орлика. После паузы раздался оглушительный хохот, который все посчитали за единодушно принятое решение. Дело в том, что в тылу части были две лошади – Мальчик и Орлик. Если Мальчик, молодой жеребец, вносил существенный вклад в решение продовольственной проблемы в масштабе отдельно взятой части, – день и ночь трудился на подсобном дворе, – то с Орликом всё чаще случались неприятности.

Был он стар, еле передвигал ноги. Сдавать на бойню его никто не решался, так как он был символом истории гарнизона. Поэтому он только раз в сутки отвозил отходы из солдатской столовой к себе в подсобное хозяйство, тем самым зарабатывая на хлеб. Орлика все жалели, несмотря на то, что он давно потерял свою привлекательность. Ему бы на пенсию, как Филимонову, но у лошадей её, почему-то, нет.

После обеда Валька с тремя товарищами около столовой распрягли Орлика и, стараясь держаться как можно серьёзно, проследовали в жилую зону гарнизона. Проблемы начались с того момента, когда они вошли в подъезд командирского особняка. Филимонов жил на втором этаже большого старинного деревянного дома. Дом был просторный, но уже подгнивший, с узкими лестничными пролетами.

Орлику забинтовали копыта, чтобы он не скользил и не цокал по деревяшкам. Дружно три человека подталкивали Орлика сзади, а Валька бережно тянул его за узды вверх и постоянно разговаривал со старой лошадью. Около часа понадобилось бригаде, чтобы поставить Орлика на узкой площадке, где не развернуться, перед дверью квартиры командира. Позвонив в квартиру, все четверо без лишнего шума сбежали вниз и пошли докладывать судейскому присутствию, что подарок вручен адресату.

Филимонов, приняв к этому времени положенную ему норму спиртного и отдохнув, сидел в кресле и просматривал газеты. Жена была занята на кухне, готовила пироги и на звонок окликнула мужа.

Филимонов нехотя встал, прошел через прихожую и, рассуждая, кто бы мог его навестить ранее намеченного срока, открыл дверь. Командир сразу ничего не понял. Вся лестничная площадка была заполнена какой-то серо-коричневой массой. Масса сопела и чмокала губами. Напротив лица Филимонова располагались два огромных черных лошадиных глаза. Они слезились и странно подмигивали командиру. Филимонов, ничего не говоря, прошел к шкафу, достал фужер, налил водки и залпом выпил.

Потом он снова устроился в кресле и продолжил читку газет. На вопрос жены: «Кто приходил?» он лишь махнул рукой. Через полчаса звонок в дверь повторился. Командир снова открыл дверь и снова встретился взглядом со слезящимися глазами Орлика. Теперь Филимонов определенно его признал.