Я могу приезжать на выходные, чтобы повидаться с ним. Или ты говоришь мне не возвращаться, если я уеду?

На лице его отца отразилась боль, и Спенсер почувствовал, как в сердце волной поднимается вина.

Конечно, я бы никогда не сказал тебе такое. Я просто хочу, чтобы ты закончил своё обучение и получил лучший фундамент, прежде чем устраиваться на работу и уезжать жить самостоятельно. Что, если у тебя ничего не сложится с этим местом? Тебе придётся начинать обучение заново.

Папа, в чём цель колледжа? Разве не в получении высокооплачиваемой работы? У меня есть на это шанс. На карьеру. На жизнь.

Выражение лица его отца снова стало туманным.

Я думал, здесь тебе живётся довольно хорошо.

Так и есть, но за эту жизнь платишь ты. Я хочу собственную жизнь.

Я не контролирую тебя, как ребёнка. Ты можешь свободно приходить и уходить, когда захочется. Почему это не твоя собственная жизнь?

А что насчёт того, что только что произошло внизу?

Ты никак не вытащишь Аарона из его зоны комфорта на час или больше. Так что если ты уезжаешь на север города ради секса, с таким же успехом можешь остаться здесь.

Я больше не хочу говорить об этом. Мне всё равно нужно обсудить всё с Аароном, прежде чем принимать решение.

И для заметки, Спенсер, ты всегда будешь в моей жизни на первом месте, не важно, с кем я встречаюсь.

Его отец развернулся спиной, то ли сдавшись, то ли разозлившись, и вышел из комнаты. Спенсер растянулся на кровати и попытался придумать, как поговорить с Аароном о работе. Как он мог оправдать свой уход после всего, что они построили, и через что прошли вместе?

Почему жизнь обязательно должна была быть такой чертовски сложной?

***

Руки Аарона дрожали на руле, пока он заезжал на подъездную дорожку многоэтажного дома своей семьи. Действуя по большей части на автопилоте, он держал руки на десятке и двойке, как стрелки часов, сосредоточившись только на дороге, а не на беспокойстве, проделывающем в нём отчаянную дыру. Ему не следовало садиться за руль с алкоголем в организме, он знал это, но должен был уехать. Ожидания Спенсера росли с каждым разом, когда они были вместе, а интерес доктора Томаса к нему в это время исчезал, с каждым последующим сеансом. Аарон больше не был интересен, потому что не был «в кризисном состоянии». На самом деле, доктор Томас уже высказывал вариант перевести его к другому терапевту из-за собственного графика путешествий. Как только он опубликовал доклад о психологической травме Аарона, он стал некой знаменитостью в обществе душевного здоровья. Минимум раз или два в месяц, его приглашали выступать по всей стране, чтобы помочь людям с такими же симптомами, какие были у Аарона. Видимо, было не важно, что он забросил свой первоначальный объект. Аарон полагал, что должен быть счастлив за доктора Томаса из-за его успеха, не только профессионального, но и личного, потому что он перестал пить, но как же Аарон? Как же сломанный парень, которого они все будто оставили позади? Что будет с ним?

После того, как он заехал на подъездную дорожку, потребовалось несколько минут, чтобы действительно припарковаться, и ещё несколько, чтобы достать ключи из зажигания. Жужжание в голове не давало Аарону придумать прикрытие. Он поехал к Спенсеру на ночёвку и не мог обсудить с мамой, почему вернулся раньше. Просто не мог. Секс был одной из тех вещей, которые он не мог обсуждать с ней ни в каком виде. Единственные люди, с которыми он мог поговорить об этом, остались в доме Спенсера, возможно, говоря об этом без него.

Когда Аарон открыл окно машины, его лицо обдуло лёгким ветром с запахом свеже стриженной травы и горящих углей — запахами лета. Прошло много времени с тех пор, как он выходил на улицу, чтобы этим насладиться. Было приятно чувствовать на коже солнце, за исключением грубого шрама на лице. Весь другой ущерб на его теле можно было скрыть майкой с длинными рукавами и джинсами, но не лицо. Оно сияло предостережением для любого, кто был достаточно глуп, чтобы посмотреть.

Его пульс замедлился, но унижение дымкой закрывало поле его зрения. Ею было тронуто практически всё. Аарон зажмурился, пока машина сжималась вокруг него. Туннельное зрение ухудшилось, пока Аарон делал долгий и медленный вдох через нос и резко выдыхал. Вдох-выдох… Вдох-выдох… Вдох-выдох… Спустя около десяти минут дыхательных упражнений, Аарону было уже не так тесно в собственной коже, и исчезла головная боль, которая начинала пульсировать в висках. Дверь машины захлопнулась где-то вдали, и Аарон моргнул от солнечного света, когда наконец открыл глаза. Ничего вокруг него не изменилось. Идеально стриженные кусты мистера Хэндли всё ещё находились справа от него, а слева тянулся заросший двор Аарона. Антони снова не постриг траву, и их отец будет недоволен. Отлично, ещё больше ругани.

Аарон открыл дверь машины и вышел на головокружительную жару раннего августа. С ослепительной скоростью на его затылке выступил пот, и Аарон пробежал несколько шагов до крыльца, чтобы избежать удушающей влажности. Сняв обувь, парень заглянул в гостиную, где было пусто. Должно быть, его братья сидели внизу. Тихий шум на кухне заставил его изменить направление и пойти в ту сторону. Сердце заболело, когда Аарон увидел, как его мать тихо плачет, споласкивая посуду в раковине. Посудомойка стояла выключенной на своём месте под тумбочкой. Без слов, Аарон взял кухонное полотенце и начал протирать бокалы и столовые приборы, которые уже лежали в сушилке.

Каждая минута становилась всё тяжелее, пока они переходили к тарелкам, а затем к блюду, на котором она делала мясной рулет. Аарон почувствовал приступ сожаления. Мясной рулет был одним из его любимых. Он взял чистое блюдо и осторожно протёр, после чего поставил в нижний шкафчик у двери. Пока в раковине спускалась вода, Аарон смотрел, как его мать протирает каждую рабочую поверхность, от тумбочки до плиты и холодильника. Казалось, она медлила, не желая или не в силах сказать ему, что её беспокоит.