– Оденься.

Ольга с хохотом, все тем же громким и безумным, порвала рубашки, бросила на пол и стала на них плясать. Отплясывала вяло, неумело – последние силы болезнь забрала, больше топталась. Босыми ногами. Голая. Безумная. Истоптала все, извозила по грязному полу.

Игорь принес кофту и юбку, кажется, грязную, но сейчас это не имеет значения, лишь бы срам прикрыла. Ольге не стал вручать, попытался сам надеть их на женщину. Та увернулась, одежду вырвала и вновь растоптала.

Игорь стащил с Ольгиной кровати простыню, накинул ее на голое тело соседки. Сбросить не позволил, зажал концы, женщина в простынном коконе задергалась, заверещала. Недовольная. Вырывается Ольга, хочет вновь обнажиться, не по нраву ей одеяния, даже такие. Игоря прогнать-укусить норовит. Игорь увертывается, не дается.

Дернулась Ольга посильнее, отскочила на середину избы да на четвереньки опустилась. Оскалилась, что дикий зверь. Простыню распахнула. Уселась на корточки, закачалась, забормотала:

– А ты следующий. Верь – не верь, следующий – ты. Придет мертвец и за тобой. Сведет и тебя с ума. Придет мертвец и за тобой, а вместе с ним придет твое прошлое. Все-все-все грешки твои разом на тебя обрушатся. Мертвец все про нас знает, насквозь видит. Все больные места сковырнет, старые раны зудеть заставит. Ты следующий. Ты. Я свое прошлое уже посмотрела. Я в свое прошлое заглянула. А там тьма, там бездна. И теперь меня в эту бездну затягивает, а у меня и сил нет сопротивляться. Ничего. Ничего. Ничего. Скоро и ты сядешь со мной рядом у этой бездны. Мертвец пригонит тебя ко мне. Вот увидишь. Ты – следующий. Я не спрашивала тебя, зачем ты от мира отрекся, зачем в лес ушел. А теперь и неинтересно мне. Теперь знаю, что не просто так бежал. Теперь знаю, что от грехов своих прятался. А они всегда при нас, грехи наши, куда ни пойди, где ни спрячься. Хоть в могилу сойди, они рядом лягут. Мертвец придет и за тобой. Жди. Жди. Жди. А я тебя у бездны встречу.

Ольга отползла в свой закуток и бормотала оттуда: «Жди. Жди. Жди. Он придет за тобой».

Растоптана одежда Ольги. Разбросаны вещи. Разбита посуда. Перевернуты сундуки. Опрокинуты стулья. Распахнуты дверцы шкафов. Оборваны занавески. Повсюду мусор. Дом заболел.

Его жильцы тоже тяжело больны.

Игорь печально смотрел на беспорядок: того ли хотел, так ли себе представлял уединенную, спокойную лесную жизнь? Нет, не так. Все разрушилось, чуть ли не прахом пошло. Появился чертов труп, и все полетело в тартарары.

Все, к чему прикасался Игорь, портилось. Он сам – часть той разрушительной силы, что сметает все на своем пути, крушит города, ломает судьбы. Он принес хаос в этот лес. Нужно было послушать Ольгу и пустить тропинку в обход. Не нашли бы тогда труп, не мучились бы сейчас. Всплыл бы мертвец по весне, а весной все оживает, и смерть весной не так страшна. Справились бы, упрятали, закопали, пережили.

Ольга в закутке своем стонала-хохотала. Поежился Игорь: чего доброго, прикончит его посреди ночи, схватит нож и прирежет. И будет хохотать своим новым адским смехом, склонившись над его окровавленным телом.

Игорь еще раз осмотрел царящий в избе бардак и вдруг осознал: бежать! Срочно нужно бежать! Да как можно дальше.

Вот только ночь за окном.

По темноте прорываться через мертвеца? Страшно. До чертиков, до стынущей в жилах крови, до онемения рук и ног. Страшно, как никогда раньше. И темный лес, наполненный неизвестными звуками, сгустками, плотностями, готовый спустить на перепуганного путника всех своих волков, пугает не меньше.

Заблудиться в темном лесу можно на раз-два. Мужчина знает дорогу до поселка, но не настолько, чтобы двигаться по ней чуть ли не на ощупь.

Остается ждать утра, оно, всем известно, мудренее. Просто пережить всего одну ночь. Последнюю. Беспокойную, как и все предыдущие, но одну. Это не так и много, с этим можно справиться.

А после бежать как можно дальше от всего этого безумия.

Во имя своего спасения.

С самого детства Игорь плохо спал при свете. Бабка заставляла включать ночник, чтобы заглядывать посреди ночи в комнату внука, проверять, не занимается ли тот непотребствами. Игорь выкручивал лампочку за лампочкой в этом прикроватном монстре, что должен быть похож на луну, но больше напоминал уродливый желтый глаз. Бабка крыла трехэтажными, хлестала притворяющегося спящим внука по лицу, доставала новую лампочку, и Игорь опять ворочался, маялся, часто вскакивал, не высыпался.

Крепко спится лишь в кромешной темноте.

Мужчина уставился в потолок, принялся шарить по нему глазами, выискивая паутинки. Просто так, скуки ради. Кто-то перед сном овец считает, Игорь же перед бессонницей пауков ищет. Каждому по своей твари.

В другом углу стонала-выла Ольга. «Жди-жди!» – кричала. Колотила по кровати, по стенам, пытаясь достучаться до Игоря. Подойти бы, треснуть ей пару раз по лицу, чтоб заткнулась, нахлестать по щекам до красноты, нос разбить до кровищи. Пусть знает, как его донимать.

Вдруг Ольга замолкла.

Настала тишина.

Игорь обрадовался – наконец-то покой.

Свет погас.

Мертвец.

Пришел-таки!

Явился.

Пробрался сквозь снега.

Давно тебя, немилый друг, не было.

Дом погрузился в темноту. Она залепила уши и глаза, заползла в нос, проникла в горло, спустилась к легким. И все – и не вздохнуть.

Игорь попытался позвать:

– Ольга!

Но вместо этого засипел, закашлялся, не смог сказать ни слова.

Ольга узнала ее – эту темноту, не похожую ни на одну другую. Она погрузилась в нее и теперь открывала рот, словно пытаясь проглотить ее, впитать в себя, впустить в себя, слиться с ней, самой стать темнотой. Ольга хотела разгрести ее руками, пропустить сквозь пальцы. Почувствовать. Схватить. Задержать. Но тело стало непокорным: не двигалось, словно залили бетоном. Лишь влажные глаза могли бесконечно шарить по непроглядной тьме: бегали-бегали, вглядываясь в черноту, искали-искали его, сына, Степашку. Где же он? Где?