Чарли заметно напрягся, не зная, что ответить: защитить брата или проявить деликатность в адрес женщины, чья сестра пропала без вести. Как и всегда, он повел себя нежно и неловко.

– Жизнь у Джека была не сахар, сама знаешь. К тому же он обнаружил тело отца в таком виде…

– Они оба его обнаружили. Джек в отцовский кабинет еще и мою сестричку потащил.

– Он же не знал, Ада.

На некоторое время мы умолкли.

– Слушай, – наконец спросила я, – а почему Джеффри устроил Джеку такую жизнь?

Чарли разложил сэндвичи на блюде и вытер руки полотенцем. А потом посмотрел на меня – и вместо нежности и неловкости я увидела в его глазах… стыд.

В этот момент в кухню заглянул отец:

– Тебя мама зовет.

Он будто стал старше, наш папа. Раньше он не выглядел на свой возраст, а теперь выглядит. Это из-за тебя он постарел.

Дойдя до дверей гостевой, я услышала голос Джека:

– Если не хотите зачитывать обращение сегодня, можно и отказаться. Вас никто не осудит, Мередит. Уж Элоди так точно.

– Я не знаю, что мне делать.

– У вас усталый вид. Можно все отменить, еще не поздно.

Что он делает? Мы много дней пытались убедить маму провести пресс-конференцию. Разозлившись, я резко открыла дверь.

– Мам, я тебе воды принесла. Как у нас тут дела? Все готово к вечернему обращению? Папа только что сказал мне, что гордится твоим решением встретиться сегодня с журналистами.

Ложь бессовестная, конечно. Краем глаза я заметила, как Джек напрягся.

А мама посмотрела на меня со страхом и надеждой, и стало ясно, что отношения у них с папой основательно подпортились.

– Так и сказал?

Я кивнула. Джек воззрился на меня испепеляющим взглядом, но я проигнорировала его.

– Именно так. Ну что ж, – я хлопнула в ладоши, – где там твои платья?

Основную часть маминого гардероба составляли вещи сдержанно-темных оттенков, за исключением одного наряда, невероятно яркого.

– Это Джек посоветовал, – сообщила Кэтрин, держа в руке вешалку и разглядывая платье с такой же растерянностью, какую при этом чувствовала и я.

Канареечно-желтый уж точно не воспринимался как «серьезное обращение к народу». Слишком яркий. Слишком веселый. Абсолютно неуместный. Я забрала у Кэтрин платье и брезгливо взяла его двумя пальцами, потому что трогать такую безвкусную вещь не тянуло.

– Мам, вряд ли желтый – подходящий цвет.

Тут опять влез Джек: он опустился на корточки перед мамой, сидящей на краю кровати, и положил руки ей на колени. И меня очень покоробил его жест.

– Черный – это для похорон. А сегодня не похороны. Элоди не мертва. Она пропала, и мы собираемся вернуть ее домой.

Мама, прослезившись, кивнула.

А Джек между тем продолжал городить ерунду, использовав самый мерзкий аргумент:

– Элоди – очень светлый человек. Ей бы понравился желтый.

– И Ноа тоже нравилось, когда Элоди носила желтое… – добавила мама, и Джек совершенно явственно помрачнел. Ноа обожали мы все, но сильно сомневаюсь, что Джек разделял нашу симпатию.

Кэтрин кивнула, занимая сторону сына.

– Хватит вредничать, – одернула меня мама, когда я еще раз напомнила ей, что желтый выглядит неуместно веселым.

После этого паскудная ухмылка не сходила с лица Джека до самого вечера.

Ты всегда видишь в людях только хорошее. Сочувствуешь неудачникам. И потому в упор не замечаешь, какой Джек хитрый, куда угодно без мыла пролезет. Когда мы были детьми, то все девочки мечтали о щенке, а ты носилась с идеей забрать из собачьего приюта какого-нибудь пожилого отказника, безнадежное создание, которое можно выхаживать. Вот и Джек представлялся тебе эдаким дружелюбным лабрадором, верным и преданным, в то время как на самом деле это бешеный ротвейлер, злобный и не терпящий чужих. Я помню, как он провел тебя через сад на моей семейной вечеринке, всучил мне ту бутылку «Дом Периньон» и выдал мерзкую реплику про мое образование. Эл, ты ведь тогда от стыда просто помертвела. Да, в тот вечер между нами царила привычная холодность, и, наверное, тебе казалось, что я получила по заслугам, но ведь именно Джек был инициатором выходки. Он слишком… авторитарный, и ему все сходит с рук только из-за привлекательной внешности и моря напускного обаяния.

Конференция прошла настолько хорошо, насколько возможно, как мне кажется. Мама в итоге совсем расклеилась, а папа отправился прогуляться, чтобы протрезветь после выпитого, – мы все как-то умудрились пропустить момент, когда он успел напиться. За последние три недели он выпил больше, чем за три минувших года. Мама ведет себя как преданная жена и защищает папу, мол, ему просто надо немного расслабиться, а то он очень переживает. Но я вижу, что она тоже расстраивается.

После нашего телевизионного обращения я поехала домой – и весьма удивилась, увидев Кристофера, стоящего возле крыльца с бутылкой красного вина, старательно причесанного и в роскошном замшевом пиджаке. Заметив, как я выхожу из машины, он слегка стушевался.

– Я купил ее для тебя, – сказал он, протягивая бутылку. – Ты сегодня просто отлично справилась, взяв инициативу в свои руки. Я, кхм, и забыл уже, какая ты способная.

– Способная?

Кристофер кивнул.

– Ты уже в семнадцать знала, чего хочешь и как этого добиться. И всегда обходилась своими силами.

– Ну, дом я купила не только и не столько на собственные деньги.

Кристофер оглянулся через плечо, словно впервые увидел, где я живу.

– Да нет, я не это имел в виду. Речь о том, что ты умеешь держаться сообразно ситуации, брать на себя ответственность и организовывать людей. – Он улыбнулся. – Помнишь, как на мое восемнадцатилетие мы арендовали те домики в Озерном краю?