– А что толкуют эскулапы?
– верный привычке Картавый упорно избегал употребления буквы "р".

– В каком смысле?

– Ну... отчего "отец" скопытился?

– А... по-видимому, кровоизлияние в мозг.

– По-видимому?

Фил пристально уставился на Картавого, и по сатанинскому блеску в его глазах Картавый понял - Картрайт знает, а может, и...

– Шефа отравили, - прямо резанул Картавый, раскатив проклятую "р".
– Но знают об этом только я, ты - и тот, кто это сделал.

– Письмо имеет к этому отношение?

Картавый угрюмо кивнул.

– Что ты намерен предпринять?

– Я?
– усмехнулся Картавый.
– Ну... я думаю, что "отца" должен заменить достойный человек. Я помогу такому достойному.

Фил нервно прошелся по комнате из угла в угол, а потом внезапно остановился прямо против Картавого:

– Ты намекаешь на Томазо? Да? По правилам ведь именно он должен занять место "отца".

– Почему именно на Томазо?
– неопределенно пробормотал Картавый, глядя куда-то в сторону.
– Есть не менее достойные люди.

– Например?

– Ну... некто по имени Фил, я полагаю, мог бы, - и он резко повернул голову и глянул Картрайту прямо в глаза.

Картрайт спокойно выдержал его взгляд, но затем кривая ухмылка поползла по его полному холеному лицу, и, как бы оправдываясь, он тихо процедил сквозь зубы:

– Я ведь не итальянец.

– А это сейчас, по-моему, не главное, - поторопился успокоить его Картавый.
– "Семья" у тебя в полном подчинении, тебя уважают, ты силен, а Томазо... Думаю, нам помогут поставить его на место. Так?

– Кто поможет?
– прищурился Картрайт.

– Те, кто хочет, чтобы ты занял его место, - дипломатично уклонился от прямого ответа Картавый.

– Значит, ты, как я понял, на моей стороне?

– Можешь на меня положиться.

5

Манзини скромно, как и полагается покойнику его возраста, возлежал в маленьком гробу. Он, казалось, совсем усох и сморщился, зато такого выражения умиротворенности при жизни дона Пьетро никто не наблюдал на его лице.

Траурная месса близилась к концу. Приближался последний акт трагифарса - акт прощания с покойным, и по мере его приближения в среде приближенных и родственников росло смятение и тревога. Причина нервозности заключалась в том, что главный преемник Манзини, Роберто Томазо, глава мощного североамериканского клана, до сих пор не осчастливил траурные торжества своим присутствием. Причину странной задержки знали только двое присутствующих - Фил Картрайт и Картавый, но многие о ней догадывались.

Последний аккорд мессы прозвучал под сводами, и наступила леденящая душу тишина. Ни звука... ни шепота... лишь слабый треск свечей.

Картрайт наконец встрепенулся и обвел костел недоумевающим взглядом. Увы! Его взор так и не обнаружил нигде Роберто Томазо. Картрайт вздохнул сокрушенно и решительно шагнул к гробу. Опустился перед ним на колени, сложил молитвенно руки и уткнулся лбом в полированную, красного дерева, стенку последнего ложа Манзини. Так он долго стоял. Очень долго. Присутствующие успели до мельчайших подробностей изучить рельеф подошв его Оотинок. А Томазо все не появлялся.

Наконец Картрайт поднялся, приложился губами к сложенным на животе рукам Манзини и отступил назад. Ему тотчас уступили место у изголовья покойного. Здесь полагалось принимать соболезнования самым близким родственникам.

И хотя Манзини был бесплоден, а его жена давно покинула этот мир, Картрайт, казалось, не понял значения ретирады. Тогда из группы особо приближенных отделился Джованни Картавый. Он приблизился к Картрайту на цыпочках, почтительно склонил голову и отчетливым шепотом, так, чтобы слышали окружающие, произнес:

– "Крестный отец" всегда считал вас единственным и законным сыном. Позвольте выр... разить вам наши глубочайшие соболезнования. Последние его слова были: "Скажите сыночку Фило, что я... я..."

Джованни не договорил - его душили рыдания, и окружающие так никогда и не узнали: что же "отец" сказал "сыночку Фило". Он опустился на колени и потянулся губами к правой руке новоявленного потомка. Картрайт не противился, и Картавый без помех облобызал перстень на его среднем пальце. Вслед за Джованни на лобызание выстроилась длинная очередь.

"Король умер, да здравствует регент", - отметил про себя Картавый и скромно отвалил в сторонку.

А в это же время Роберто Томазо стоял возле покореженных останков своего бронированного шикарного авто и неистово ругался.

То, что он и его сыновья уцелели во время короткой, но жестокой битвы прямо посреди оживленного хайвея, связывающего аэропорт с Майами, нельзя было назвать чудом. И Томазо-старший прекрасно это понял. Нападавшие попросту не ставили цель убить Роберто и его сыновей.