– Передайте генералу Ли, – спокойно заявил он, – что войска под моим командованием совершенно измотаны, и если Лонгстрит не сможет к нам присоединиться, я долго не продержусь.

Полковник Венейбл, адъютант Ли, позже рассказал мне, что, когда он передал своё сообщение, старый воин целую минуту молча смотрел в утреннюю темноту, а затем медленно произнес:

– Мне ничего не остается, кроме как пойти к генералу Гранту, хотя я предпочел бы тысячу раз умереть.

Во время следующей стычки уже на нашем фронте произошёл мой первый контакт с человеком, который сыграл такую роль в моей жизни, что увенчалось его странной смертью – одной из самых больших военных загадок всех времён. Я впервые увидел его, когда он въехал верхом на наши позиции со стороны Союза в сопровождении офицера Конфедерации по перемирию, полковника Грина Пейтона.

В нашем послании командующему силами Союза говорилось:

«Генерал Гордон получил уведомление от генерала Ли о поднятии флага перемирия, что останавливает сражение.»

Командующим союзных войск напротив нас был ненавистный Шеридан. Следовательно, все мы, офицеры штаба Гордона, были готовы к непростой задаче вежливо встретить «Маленького Фила»

Представьте себе наши чувства, когда мы увидели не Шеридана, возвращающегося с Пейтоном, а неизвестного генерала армии Союза, чья внешность была настолько примечательной, что заставила нас всех замолчать, пока он приближался.

Посадка и движения этого человека были безупречны. Как ни привыкли все мы, южане, к прекрасному искусству верховой езды, никто из нас не видел более искусного наездника.

Это был высокий мужчина, грациозный и стройный, как женщина, но в то же время казавшийся жёстким, как хлыст. Его волосы ниспадали крупными ровными локонами на плечи, и в лучах заходящего солнца того траурного дня они отливали желто-золотым блеском.

Нервничавший рядовой, стоявший рядом со мной в строю, пробормотал вслух:

– Посмотрите на его волосы. Желтее, чем в августе кукуруза на полях.

Этот неотразимый офицер галопом подскакал к генералу Гордону, великолепно остановив своего скакуна в полуметре от носа генеральского коня. Отдав честь саблей, он объявил:

– Генерал Гордон, сэр, я генерал Кастер, и у меня для вас послание от генерала Шеридана. Генерал желает, чтобы я засвидетельствовал вам свое почтение и потребовал немедленной и безоговорочной капитуляции всех войск, находящихся под вашим командованием.

Гордон, с побелевшими губами, ответил:

– Будьте любезны, генерал, передайте мои наилучшие пожелания генералу Шеридану и скажите ему, что я не сдам свои силы.

Невозмутимый офицер Союза закончил:

– Генерал Шеридан поручил мне передать вам, сэр, что, если возникнут какие-либо сомнения относительно вашей капитуляции, он окружит вас и сможет уничтожить ваши силы в течение часа.

Генерал Гордон остался непреклонен, заявив, что его позиция, возможно, известна ему лучше, чем Шеридану, и что если последний желает взять на себя ответственность за дальнейшее кровопролитие, то это его дело.

Кастер отдал честь и развернул коня, как будто собираясь удалиться, но вместо этого направил нервное животное вдоль наших рядов, пока не остановил его передо мной. Пристально глядя на меня, он отдал честь. Озадаченный, я отдал честь в ответ, и мы оба сидели, глядя друг на друга.

Я лихорадочно соображал, почему он выделил меня. И тут, еще до того, как он заговорил, я это понял.

Когда Кастер приближался к нашему командованию и был от него на расстоянии примерно семидесяти пяти ярдов, один из недостойных рядовых конфедератов поднял свой мушкет, словно собираясь выстрелить в него. Угадав намерения этого типа, я выбил оружие у него из рук, приказав арестовать его, не отрывая взгляда от приближающегося офицера Союза. Этот рядовой был горцем из Теннесси, одним из самых метких стрелков в роте. Я был удовлетворен тем, что Кастер избежал смерти, от которой был на волосок; честь армии Конфедерации была спасена.

Но это действие было настолько быстрым, настолько тривиальным по сравнению с главной драмой, что люди из нашей роты ничего не заметили. То, что Кастер мог увидеть этот эпизод, казалось невероятным.

– Полковник, – произнёс он взволнованным голосом, – примите моё почтение. Вы, несомненно, спасли мне жизнь. Если наши пути снова пересекутся, я буду вас помнить.

Повернувшись, чтобы удалиться, он жестом указал на солдата, который должен был застрелить его. Кивнув мне, он спросил:

– Могу я отдать приказ, полковник?

Я небрежно кивнул в ответ, и он сразу подозвал капрала, чей отряд охранял моего сердитого солдата.

– Капрал. Пожалуйста, освободите своего пленника. Верните ему ружьё.

Затем, резко развернув коня, он продемонстрировал свою саблю всему строю. Его прощальные слова запомнились ещё больше из-за глубокой тишины, в которой они были произнесены.

– Мои наилучшие пожелания несравненной армии Конфедерации.

Он исчез в одно мгновение, устремившись к своим позициям.