— Медленно, медленно движетесь, товарищ сержант. Вы же знаете, сколько нас здесь осталось!..

Последние дни лейтенант много и тревожно думал о «молодняке». Это безусое, зеленое пополнение ему представлялось беспомощным и небоеспособным.

Торопов часто вспоминал о лихих пограничниках, уехавших на фронт, и, не скрывая, завидовал им.

Вот и сегодня. Возвращаясь с фланга через Березовый распадок, он увидел потемневший от времени срез на молодом деревце. Его оставил Семен Гайдук. Тогда они ехали верхами из Травянушки. Настроение было бодрое, веселое. Торопов на выезде из распадка пустил своего Пирата в карьер, выхватил клинок и полоснул им по березке. Клинок взвизгнул, от дерева отлетела длинная щепка.

Гайдук догнал начальника и, показывая на слишком пологий срез, упрекнул:

— Эх, товарищ лейтенант! Разве ж так рубят? Этак можно либо холку коню срубить, либо клинок в дереве оставить. Круче, круче держать надо, на центр налегать, а вы кончиком захотели. С вашей силищей и не такую свалить можно. Смотрите!..

Семен натянул повод. Конь, танцуя на месте, собрался в комок, потом, посланный уверенным движением всадника, стремительно рванулся вперед. В руке Гайдука молнией сверкнул клинок. Взмах, резкий щелчок — и мерзлая, толщиной с руку березка вертикально воткнулась в снег.

Тогда, два года назад, Торопов готов был сгореть от стыда перед подчиненными. Сейчас же он вспоминал об этом случае с улыбкой.

— Да, с такими можно было охранять границу, — проговорил задумчиво лейтенант, опять склоняясь над планом.

В канцелярию вошел политрук заставы Панькин. Он не спеша оторвал клочок газеты, грузно сел на окованный железом сундук, принялся крутить козью ножку.

Плотный, приземистый, с большой взлохмаченной головой, с голубыми, по-детски благодушными глазами, политрук походил на тех деревенских крепышей, которых в старое время с удовольствием нанимали в батраки. Безобидные по нраву, крепкие костью, они могли от зари до зари ходить за плугом, махать литовкой, в любую стужу ездить в извоз, делать какую угодно черную работу, лишь бы на столе был подходящий харч.

Внешне неповоротливый, мешковатый, всегда очень спокойный, Панькин был полной противоположностью Торопову.

На Стрелке Панькин давно. Отслужив действительную, он остался на сверхсрочную. Командование послало его на курсы политсостава. Потом он опять вернулся на родную заставу. Тут же, в таежном поселке, женился на учительнице Нине Сергеевне. Так вот и живет и трудится Панькин на Стрелке, давно уже считая пограничную службу своей профессией.

Политрук сидел на сундуке, попыхивая самокруткой, и, как всегда, чему-то улыбался.

Торопов отодвинул от себя план, недовольно покосился на Панькина, подумал: «Все-то ты смеешься! Ни заботушки у тебя, ни печали! Хорошо быть политработником!»

Эту мысль Торопов уже не раз намеревался высказать политруку, но почему-то до сих пор не осмелился.

Панькин потянулся к столу, положил перед начальником коробку с махоркой.

— Надоела! — вздохнул лейтенант. — Сейчас бы «Беломорчику» попробовать!

— М-да, не мешало бы… Да еще ленинградского!..

Торопов снова углубился в план. Панькин встал, заглянул через плечо начальника в черновик, прищурился. Затем он взял погранкнигу, стал сличать черновик с записями предыдущих дней.

— Нелишне бы кое-что и изменить, — испытующе поглядывая на Торопова, проговорил он. — Грязнушка — это, конечно, правильно, но не следует забывать и о других местах. Фланги плохо охраняем. Тебе не кажется, Игорь Степанович, что последнее время мы на шаблон скатываемся? Иди-ка сюда погляди, — позвал он начальника к макету участка.

Торопов склонился над ящиком. Перед глазами раскинулась миниатюрная панорама участка, разрезанная пополам голубой лентой Аргуни. На север и юг от красной пунктирной линии, обозначавшей границу, беспорядочными грядками теснились зеленовато-бурые сопки. Местами, расступаясь, они образовывали то длинные пади, то короткие, обрывающиеся у реки распадки. Светлыми змейками сбегали по ним в Аргунь десятки мелких речушек и ручейков.

За различными условными обозначениями — флажками, кружочками, стрелками, крестиками — скрывался большой, понятный только пограничнику смысл.

Вот в подножье сопки вонзился проволочной ножкой белый флажок с красным кружком. Это — японский кордон Уда-хэ. Отсюда шли на нашу сторону шпионы, диверсанты, террористы, провокаторы.

Перечеркнутые крест-накрест красными полосками кружочки — это места вооруженных столкновений пограничников с японо-маньчжурскими и белогвардейскими бандами.

Остроносые стрелки, нацеленные на русскую сторону, — возможные пути нарушителей границы. Большинство вражеских лазутчиков было уничтожено и задержано именно в этих местах, где протянулись стрелы.

Политрук показал на извилистый распадок, выходивший с сопредельной стороны напротив Золотой речки.

— Здесь надо иметь наряд, — сказал он твердо. — По данным наблюдения, в этом распадке сосредоточено много китайцев, работающих на лесозаготовках. Вчера там появились два японских офицера. Возвращение их обратно в Уда-хэ не зафиксировано.