– Гад! – сам не свой заорал Васёк и, метнувшись к немецкому офицеру, одним махом срезал ему верх макушки острым ребром лопатки, а потом, подскочил к лейтенанту. Став на колени он порывисто приподнял голову Тюрякина, со страхом заглянул в его лицо. Определить, что он мёртвый труда не составило. Васёк бережно прикрыл уже помутневшие глаза лейтенанта веками. И тут у парня не выдержало сердце, и он, задрав голову к небу, на весь лес неистово закричал, дрожа как в лихорадке: – Ко-ман-дира-а уби-или-и! – Голос его был полон тоски и отчаяния.

В этот самый момент его и ударили сзади по голове каким-то тяжёлым предметом, должно быть прикладом винтовки «Маузер» образца 1898 года, которые были на вооружении у немцев. Свет в глазах Василия померк, он безвольно уткнулся лицом в тёплые и душистые лесные травы. «Убили», – с поразительным для себя спокойствием, даже с облегчением, проявив вдруг небывалую своему до невозможности стойкому характеру покорность судьбе, подумал он, прежде чем потерять сознание.

Глава 6

Должно быть, в силу юношеского максимализма, когда в глазах только что ступившего во взрослую жизнь молодого человека всё окружающее делится на белое и чёрное без малейших оттенков, Васёк был до предела уверен, что пленение боевых товарищей на его совести, и нет ему оправдания, как советскому пограничнику. Если бы он в тот день так глупо не подставил свою голову под вражеский удар сзади, могло бы и сражение повернуться по-другому. Ведь дрались же они на Масленицу в деревне стенка на стенку, и не всегда побеждали те, у кого было больше народу. Разум ему подсказывал, что там они дрались понарошку, до первой крови, а тут было всё по-настоящему, и по другому сражение завершиться никак не могло, потому что фашистов было бессчётное количество; но сердце упорно не хотело соглашаться с такими простыми доводами. Всё же рукопашная схватка могло закончиться в их пользу. Нет, не оправдал он надежд своих товарищей, которые сражались до последнего, до тех пор, пока одни из них не погибли, а другие в тяжёлом из-за ранений состоянии не угодили в плен. Не мог Васёк смириться с этим, совесть не позволяла.

Может в нём жила мальчишеская обида за бездарно проигранную битву, а может поселившаяся в груди непреходящая боль за то, что встретиться им теперь после армии никогда не придётся, как они мечтали во время совместной недолгой службы. Больно и горько было осознавать Василию, что он продолжает жить, а ребята погибли навсегда. Начавшаяся война изменила всё бесповоротно.

Вот тогда-то, лёжа на минном поле, где рядом валялась оторванная взрывом собачья голова с безобразно оскаленной окровавленной пастью, к Василию и пришло понимание того, что он теперь один в ответе за свой участок границы. А может даже и за всю границу отряда, протяжённостью сто восемьдесят километров. Не напрасно же сложили свои головы его друзья пограничники.

Не сказать, чтобы Васёк как-то по особенному чувствовал границу, но, во всяком случае, по-своему. Для него государственная граница СССР была тем водоразделом, по которому проходила главная черта, разделяющая хорошее и плохое, доброе и злое. Впереди пограничника были враги, толстомордые буржуины, которые только и мечтали о том, как бы им попить народной кровушки. Позади же, просторно раскинулась социалистическая Родина, где добропорядочные граждане страны Советов каждодневно трудятся не покладая рук на благо своей отчизны. И он здесь часовой, наподобие ангела хранителя, оберегающего покой своей страны. В эту минуту Василию, при том, что он был комсомольцем, нисколечко не было стыдно за такое сравнение, потому что это было правдой. Он был ответственен за судьбу Родины, явственно чувствовал её дыхание за своей спиной. А раз Родина доверила ему беречь границу, охранять её мирную жизнь, он ни за что не предаст это доверие.

Ещё в тот день, когда он в первый раз вошёл в Ленинскую комнату и увидел на стене плакат: «Враг не пройдёт! Граница на замке», Васёк машинально подумал: «А ключ в кармане». А раз теперь ключ у него в кармане, то он просто обязан защищать святые рубежи Советского Союза столько времени, сколько потребуется до прихода Красной Армии. А то, что она придёт, он ни на йоту не сомневался.

Васёк поклялся самой страшной тайной, какая была на свете, что в одиночку будет охранять свой участок границы, и пока он будет жив, будет стоять и разделительный пограничный столб. А это значит, что застава живёт, и сломить её вероломным фашистам ни за что не удастся. Рассчитывать теперь приходилось только на свои силы.

* * *

Волк опалил пограничника враждебным взглядом. И всё-таки, что-то было в исхудавшем, осунувшемся лице Василия, в его ввалившихся, сухих, но пронзительных глазах, во всём его облике такое, что матёрый волчище, этот кровожадный, свирепый зверь, вдруг поджав хвост, медленно отступил, пятясь задом к кустам, потом огрызнулся, и торопливо скрылся в лесу.

Облегчённо переведя дыхание, парень обессиленно выронил сапёрную лопатку из руки. Пальцы его мелко дрожали, как у столетнего дряхлого старика.

Конец ознакомительного фрагмента.