Подавшись ему навстречу, лейтенант Тюрякин коротко выдохнул:

– Ну?

– Немцы там, – забормотал запыхавшийся Блудов, поспешно поднялся на ноги, указал вытянутой рукой на уходившую в лес просёлочную дорогу. – На бронетранспортёрах. А ещё мотоциклисты.

– Слышите, товарищ лейтенант? – быстро спросил Ерохин, спрыгнув следом за товарищем в окоп, и мотнул головой в сторону леса. – Едут!

Метнув в указанном направлении тревожный взгляд, Тюрякин зычным голосом оповестил:

– Пригото-о-овиться!

Пограничники как-то сразу подобрались; без суеты, скупыми и деловитыми движениями разместили гранаты в земляной нише окопа, цинки с патронами, удобнее поправили каски и, навалившись грудью на бруствер, выжидательно замерли, цепко вглядываясь в заросшую муравой дорогу и дальнюю кромку леса, откуда с минуту на минуту должны были появиться немцы. Судя по их обветренным сосредоточенным лицам, которые в минуту опасности стали чрезмерно суровыми и неприступными, страху ни у кого не было. По крайней мере, внешне это никак на пограничниках не проявлялось.

Наступила тягостная тишина, которая всегда бывает перед бурей, нарушаемая лишь мирным жужжанием пчёл да беспечным стрёкотом кузнечиков в траве. Бабочка крапивница, обманутая этой тишиной и неподвижно замершим молодым пограничником украинцем Тарасом Козак, без опасения села на кончик его носа, очень похожего на бараболю средних размеров. Парень невольно свёл голубые зрачки к носу, и уголки его твёрдо сжатых губ тронула слабая улыбка.

– Дурашка, – почти беззвучно прошептал он, и бабочка, очевидно напуганная шевелением его по-юношески припухлых губ, торопливо улетела. Она ещё долго порхала над лесными душистыми цветами, пока не поднялась высоко вверх и не пропала из виду, как будто растворилась в тёплом, напитанном солнечным светом воздухе.

В лесу уже отчётливо послышался звук работающих моторов, который по мере приближения неимоверно усиливался, отражаясь раскатистым эхом от деревьев. Вскоре показался немецкий авангард, состоявший из десятка мотоциклов с пулемётами на люльках, и сразу же звонкий треск от их выхлопа и вонючие клубы серого дыма заполнили обширную поляну. Не прошло и пяти минут, как вслед за авангардом из леса на большой скорости выехала колонна бронемашин. В кузовах плотными рядами сидели немецкие автоматчики. Это была боевая ударная группа в составе батальона с бронетранспортёрами и мотоциклистами, оставленная для блокирования и последующего уничтожения отдалённой 12 погранзаставы.

– Кажись и до нас вражины добрались, – негромко проговорил белорус ефрейтор Алесь Лукашенко и вымученно улыбнулся. Тщательно вытерев влажную от волнения ладонь сбоку о галифе, он цепко взялся за шейку ложи, аккуратно положил палец на спусковой крючок, выбирая цель, стал медленно поводить стволом.

Педантичные немцы отлично знали своё дело. За какие-то полчаса, заполонив поляну, они по всем правилам военной науки быстро развернулись в боевой порядок под лающие крики своих офицеров и, разгоряченные недавним боем и неровной, тряской лесной дорогой, сразу же пошли в атаку. Вначале они шли торопким шагом, а когда до окопов с залёгшими в них пограничниками осталась сотня-другая метров, перешли на бег, на ходу строча из автоматов. Впереди автоматчиков, посередине и по флангам ехали три бронетранспортёра, поливая из станковых пулемётов оборону русских пограничников.

– Огонь! – истошно закричал Тюрин, отрывисто взмахнул рукой, резким жестом рассекая горячий воздух, и первый выстрелил из пистолета в сторону приближающегося неприятеля.

Первый бой был скоротечным и ожесточённым; казалось, что наступавших немцев ничто не могло остановить, даже смерть: цепи их заметно редели, но они всё так же настойчиво продолжали бежать вперёд, стреляя от живота веером, совсем не жалея патронов. Автоматы в их волосатых руках дёргались, словно параличные и многочисленные пули беспрестанно цвикая, с силой ударялись в брустверы, взрывали сухой песок, подкидывали его мелкими фонтанчиками в воздух.

На правом фланге, где находился Тарас Козак, бронетранспортёр, изрыгая пулемётные очереди, неумолимо приближался к окопу. Прячась за его металлическими бортами, пригнувшись, бежали десятка два немецких солдат. Стиснув зубы, они с кровожадной ненавистью глядели перед собой из-под нависших на глаза касок, выставив вперёд чисто выбритые сытые подбородки, под которыми туго крепились мокрые от пота ремни.

Тарас обвёл тоскливым взглядом товарищей, наскоро вытер тылом ладони слезящиеся от пыли глаза, схватил из ниши противотанковую граната и метнулся из окопа.

– Куда? – запоздало крикнул политрук Гришин. – Назад! Козак!

Он видел, как молодой пограничник, перевалившись через бруствер, сноровисто работая локтями, извиваясь, проворно пополз навстречу бронетранспортёру. Было заметно, как метёлки высокой густой травы, в которой скрывался Тарас, шевелилась. Когда до бронемашины осталось с десяток шагов, Козак торопливо поднялся в полный рост, размахнулся и бросил гранату под днище грозной машины. Граната ещё находилась в воздухе, когда немецкий пулемётчик от страха поспешно нажал гашетку. Выпушенные им пули мощно ударили в туловище пограничнику, разрывая зелёное сукно гимнастёрки, отворяя выход крови, мигом брызнувшей из его груди тёмной длинной цевкой. Тело Тараса несколько раз дёрнулось, потом выгнулось назад в пояснице, и он упал на спину, всплеснул руками, как будто несказанно удивлённый таким поворотом дела.