— И сколько хочешь?

Я выдержал его взгляд, твёрдо произнёс:

— Я говорил Николаю. Пять тысяч.

Георгий переглянулся со здоровяком, потом вытащил из кармана четыре 25-рублёвых купюры и протянул часовщику:

— Ваш гонорар, Михаил Лазаревич.

Тот, почему-то помедлив, некоторое время глядел на деньги, затем всё же сделал над собой усилие, взял купюры и торопливо сунул их в карман пиджака.

— Я могу быть свободен, Георгий Зурабович? — спросил он.

Тот кивнул, и часовщик, как мне показалось, с облегчением откланялся. Проводив его взглядом, Джапаридзе повернулся ко мне.

— Пять тысяч? — переспросил он. — А не многовато ли?

Чувствуя, что запахло кидаловом, я напрягся.

— Нет, не многовато. А если цена не нравится… Что ж, можете вернуть часы, я поищу более сговорчивого покупателя.

— Э-э, не спеши, дорогой, — ухмыльнулся Георгий Зурабович. — Давай так… Три тысячи рублей — и мы в расчёте. По рукам?

Ах ты ж скотина… Ну ладно сам напросился, сын гор.

— По рукам, — сказал я, одновременно под столом активируя браслет на правом запястье.

После чего приподнялся и протянул правую руку Джапаридзе.

— Ай молодец! — расплылся тот в улыбке. — И уговаривать долго не пришлось.

Тоже привстал, хоть и не без труда, и мы скрепили наш договор рукопожатием. Вот только длилось оно дольше обычного, и за эти десятка полтора секунд я успел запустить процесс, результат которого не замедлил себя проявить. Когда я отпустил правую руку Георгия Зурабовича, она попросту повисла плетью.

— Что такое?

Он растерянно посмотрел на свою правую руку, потрогал её левой и поднял на меня глаза.

— Что с моей рукой, э? Я не чувствую её!

Его телохранитель (думаю, именно эту функцию выполнял здоровяк) тоже вскочил, и тоже пребывая в растерянности.

— Вы и не будете её чувствовать, — сказал я с лёгкой усмешкой, усаживаясь как нив чём ни бывало на место и цепляя вилкой колечко помидора. — Она у вас парализована.

Я принялся медленно жевать томат, в этот момент ансамбль на сцене а капелла затянул «Сулико». Признаться, сначала у меня была мысль сделать негодяя импотентом, но в последний момент подумал, что, может быть, он таковым уже и является. Так что толку от моих манипуляций не будет ровным счётом никакого. Да и эффект получится отложенным, а хотелось чего-то яркого и сразу. Вот и придумал — ввести мышцы правой руки в паралич. Единственная пробелам была в дефиците времени, но когда-то я уже проделывал подобный трюк с одним самоуверенным водителем и продажным следователем, так что и в этот раз мои «паутинки» меня не подвели. И потеря «ци» оказалась не столь заметной, хотя некоторую слабость я всё же ощущал.

— Что? Как парализована? — не мог взять в толк Джапаридзе.

— Так и парализована, — я налил себе лимонада и не спешка начал его цедить. — Вы же не можете ею двинуть, верно? И не сможете до тех пор, пока я сам не захочу снять с вас это проклятье. А всё потому, что жадность, до добра не доводит… И скажите вашему амбалу, чтобы не смотрел на меня с таким видом, будто хочет убить. Случись что со мной — на всю жизнь останетесь одноруким.

Джапаридзе повернул голову к здоровяку, произнёс что-то на грузинском. Тот, поскрипев зубами, отвёл от меня взгляд. Георгий Зурабович снова повернулся ко мне. Ноздри его раздувались от гнева, но в этой ситуации инициатива была за мной.

— Давай, снимай своё проклятье, — выдохнул он.

— Э-э, нет, — на этот раз я отломил хачапури и окунул отломанный кусок в сациви, после чего со смаком принялся жевать. — Да вы сядьте, Георгий Зурабович, в ногах правды нет.

И когда он сел, я, промокнул губы салфеткой, с металлом в голосе произнёс:

— В общем так, дорогой вы мой человек… Часы можете оставить себе, у меня нет желания снова бегать по всей Москве в поисках богатого клиента. Однако заплатите вы мне за них уже не пять, а шесть тысяч рублей. Тысяча сверху за то, что хотели кинуть. Своего рода штраф. И без денег я отсюда не уйду, а вы подумайте о своей руке. Стоит она шесть тысяч? Да ещё с дорогими часами в нагрузку?

Я выжидательно смотрел на оппонента, по лицу которого прошлась целая гамма эмоций, от беспомощности до гнева и обратно.

— Ладно, — процедил он, — будут тебе твои вонючие шесть тысяч. Только у меня здесь таких денег нет. Три тысячи — и всё. Завтра смогу только достать.

— Да? Хм… Что ж, предлагаю тогда встретиться здесь завтра, только не так поздно, например, часов в 12. Надеюсь, к этому времени вы сумеете найти необходимую сумму. А пока я заберу три тысячи, чтобы они вас не смущали.

Я протянул руку, Джапаридзе, чуть помешкав, левой рукой попытался достать из левого же внутреннего кармана портмоне, но у него не получилось. Тихо выругавшись, он на своём языке сказал что-то помощнику. Тот сунул руку боссу за пазуху, извлёк оттуда увесистый портмоне.

— Отсчитай три тысячи, — велел Георгий Зурабович.

Мог бы и перстень предложить, подумал я. Но я бы всё равно его не взял. На фига мне возиться с золотом? Я лучше бумажечками с портретом Ленина возьму.

Когда деньги перекочевали в мой портфель, я, в свою очередь, положил на стол десятку: