– Умерла. – Луис покрутил в пальцах записку, смял ее и бросил в камин. Злило, что кто-то бесцеремонно ворвался в его дом и взбаламутил прошлое. Спустя два месяца после похорон Луис надеялся, что никто больше не станет вспоминать эту историю. – Пожалуй, сегодня я вернусь в отель. Не хочу, чтобы самозванка водила всех за нос.

– Может, поедем вместе?

Наби встала с кровати, ничуть не стесняясь наготы, и подошла к нему. Его обдало тонким ароматом ее фруктовых духов и едва уловимым запахом сигаретного дыма. Наби любила курить, но даже эта дурная привычка казалась в ней милой.

– Ты обещал показать мне горы, – напомнила актриса, и Луис поймал ее ладонь, оставляя на ней поцелуй.

– В другой раз, – с сожалением отказался он от возможности представить Наби. Слишком мало прошло времени после смерти Кайлы, чтобы в отеле приняли новую хозяйку или его любовницу. – Это семейное дело, но я постараюсь разобраться с ним как можно скорее.

***

Весной в горах время замирает. В низовье вовсю буйствует зелень, наливается сочными красками. Пышно цветут рододендроны: розовые, белые, фиолетовые. Жужжат проснувшиеся шмели, звенят наливающиеся потоками реки. А на перевале – тишина и снег. И небо – низкое, близкое, до которого рукой подать.

Рейн здесь который месяц и никак не может привыкнуть. Ни к снегу, который запросто может завалить лагерь, ни к тяжелому разреженному воздуху. Но больше всего – к этому чувству одинокого и одновременно всеобъемлющего мира.

– Док, ты там уснул, что ли?

Низкий веселый голос нарушает любование природой. На уступ поднимается вихрастый мужчина в зеленой повязке. Высокий, черноглазый, загорелый, настоящий уроженец юга, волей судьбы закинутый в приграничную область через всю немалую Анвенту. Закир – отличный следопыт и душа компании, но сейчас Рейн предпочел бы, чтоб его нашел кто-то другой. Следопыт слишком шумный для утренней тишины.

– Возвращайся в лагерь, я скоро спущусь, – надеется избавиться от него доктор, но Закир уже пристраивается рядом, вытянув длинные ноги.

– А тут красиво! – Он задирает голову, глядя на прозрачное небо, и поднимает руку, будто пытается поймать проплывающее мимо облако. – И холодно, – добавляет он, обхватывая себя руками. Погодка и впрямь не для посиделок, но Рейн тепло одет, да и привык к морозцу. – Ждешь свою пастушку?

– Не твое дело, – огрызается Рейн, хотя на самом деле именно из-за нее выбрался за пределы лагеря.

Пастушка не появляется больше недели, и над ним уже посмеиваются. Как же, столичный парень, доктор, завидный жених, а девчонка бросила! Но насмешки – ерунда, а вот неопределенность пугает. Горы красивы, но коварны. Что, если она оступилась? Или заболела? В прошлый раз они заночевали в пещере, и он расстелил теплый плащ, чтобы не замерзнуть, но девушка всё равно могла простыть!

– О! Ты всё-таки заболел любовной лихорадкой! – смеется Закир над его ворчанием и уворачивается от тычка в бок. Отскакивает на несколько шагов, ловко ступает по камням, будто вырос в горах, а не в жаркой пустыне, и собирается поспорить, но внезапно меняется в лице. Хмурится, щурясь и пытаясь разглядеть что-то вдали.

Рейн поворачивает голову, глядя туда же, куда и приятель. На горизонте черные точки стремительно вырастаю, превращаясь в огромных птиц. Или не птиц вовсе? Они далеко, но доктор может разглядеть гибкие человеческие фигуры, одетые в подобие человеческих одеяний.

– Вот же! Перелетные птички, чтоб их… – дальше идет витиеватое ругательство. Рейн не настолько хорошо знает диалект жителей песков, чтобы его понять. – Надо предупредить командира.

Закир соскальзывает на узкую тропу, спускаясь первым. Доктор спешит следом. Он тоже привык ходить по тропам, и ноги уверенно находят путь.

– Что они тут забыли?

– А твоя пастушка не рассказывала? Они с весны частые гости. Охотятся, с троллями воюют. Местные, кстати, на них и внимания не обращают. Вроде как шаткое перемирие.

– С птицелюдами? – Рейн не верит собственным ушам.

– Можно и с ними договориться. Главное, чтобы овец не воровали. Или пастушек. – Закир всё еще дразнит его, но то и дело поглядывает на небо, а в груди разрастается неприятное давящее чувство…

***

Тяжесть оказалась протезом. Во сне Рейн неудачно повернулся, и левая рука осталась на груди. Весила же она изрядно. Может, если бы не этот груз, доктор и не проснулся бы так скоро. Сказать честно, он хотел досмотреть сон: в последние годы воспоминания начали прорываться сквозь поставленный мозгоправами барьер, и Рейн всё больше осознавал, что забыл не только устроенную троллями бойню.

Он помнил Закира. Помнил его бесконечную болтовню и любовное поглаживание кольца на веревочке – дома шутника ждала невеста. Говорили, он так и умер, сжимая кольцо. Помнил Рейн и убитую горем девушку, зашедшую к нему в палату – она набросилась на него с кулаками, повторяя: «Почему выжил ты, а не он?». Изувеченный, в тот момент Рейн физически не мог ответить…