— Как она? — раздался его голос.

— Проголодалась.

— Еще никто не умирал от того, что поголодал пару дней.

Гость наконец сел рядом с Ческой.

— Не помнишь меня?

Ческа взглянула ему в лицо и, узнав, лишилась дара речи.

Валентина и представить себе не могла, что будет тосковать по Рамоне. Однако же тосковала, и не только потому, что на нее теперь свалилась вся работа по хозяйству, но и потому, что при всей своей черствости свекровь в некотором смысле была единственным человеческим существом на ферме, кроме самой Валентины и ребенка. Каждый вечер после ужина, когда мужчины занимались свиньями, а малыш спал, они с Рамоной сидели в гостиной. Свекровь любила смотреть телевизор; она постоянно критиковала все, что видела, но все-таки продолжала смотреть. Особенно ей нравились южноамериканские сериалы: «Ураган», «Леонела», «Лус Мария»…

— Глянь, они из тех краев, что и ты, только не такие дурнушки.

— Любите вы любовные истории, особенно с трогательным финалом, — отвечала Валентина, пропуская колкости мимо ушей: Рамона просто не умела общаться иначе.

— Конечно, люблю. Потому что это все не по-настоящему.

К тому времени, как Валентине удалось поладить со свекровью и даже ощутить к ней некоторую привязанность, самочувствие Рамоны начало ухудшаться. Врачи к ней не приходили, да она и не просила об этом. Просто легла в постель и стала тихо угасать — ни муж, ни сын в течение трех недель, пока она умирала, не проявили к ней ни малейшего внимания. Валентина сидела рядом со свекровью, пыталась расспрашивать о ее жизни, но говорить старухе было тяжело. Только однажды она попыталась объяснить, зачем Валентина им понадобилась, почему Дамасо отправился в ночной клуб, чтобы предложить ей брак с Антоном. Объяснение показалось Валентине настолько ужасным, что она отказалась верить, предпочитая считать это бредом умирающей. И в ответ рассказала о своем детстве в Боливии, о надеждах, которые возлагала на переезд в Испанию, и о том, чем ей приходилось заниматься, чтобы заработать на жизнь…

— Если бы я знала, осталась бы дома, честное слово.

Когда Рамона умерла, Валентина бросилась за Антоном и Дамасо в свиной загон.

— Сейчас, сейчас придем, только корм свиньям дадим.

После похорон Рамоны Валентина пошла в комнату покормить сына. Подняв глаза, она обнаружила, что Антон смотрит на нее. За год с небольшим, что она провела в этом доме, он впервые смотрел на нее — точнее, на сосок, которым она кормила малыша. Валентина не могла определить, что было в этом взгляде, отвращение или желание. Антон до сих пор не прикасался к ней. Муж оставался для Валентины существом непостижимым.

В тот вечер, после того как она поймала на себе его взгляд, Антон вышел из комнаты. Валентина не знала, куда он направился, пока не услышала, как свинья визжит от боли. Такие страшные звуки обычно разносились по ферме в дни забоя. Она вышла из дома и увидела Антона: он держал свинью, которой только что вспорол живот. Кровь хлестала во все стороны, но Антона это не беспокоило. Похоже, он наслаждался убийством животного, ему нравилось, как кровь выплескивается на него, заливает ему руки, грудь, лицо. Дамасо тоже вышел, обеспокоенный визгом свиньи.

— Ты что делаешь?

Он дал сыну такую затрещину, что тот растянулся на земле. Потом Дамасо начал осыпать Антона оскорблениями, называл его «недоделанным мужиком», который не выполнял свой долг как положено.

— А как положено? Как ты выполнял? — заорал Антон на отца. — Произвести на свет двух слабоумных?

— Они получше тебя будут!

Валентина впервые услышала, как они ссорятся. И впервые они упомянули двух братьев Антона, которые жили в свинарнике, как животные. Она носила им еду, но не решалась даже заикнуться о них в присутствии мужа и свекра.

Свинья все еще визжала, истекая кровью. Держа в руках нож, Антон смотрел на отца отсутствующим взглядом. Все случилось мгновенно: одним прыжком очутившись около Дамасо, Антон воткнул нож ему в шею. Дамасо попытался дотянуться до рукоятки, но тщетно. Кровь уже била ключом. Он упал на землю рядом со свиньей, и потоки их крови смешались.

На лице Антона не дрогнул ни один мускул. Он стоял и смотрел, как отец корчится в предсмертных судорогах. Потом перевел взгляд на Валентину:

— Иди сюда, бери его за ноги.

Валентину переполнял ужас. Запах крови — свиньи и Дамасо — проникал повсюду. Она повиновалась приказу; вместе с мужем они перетащили Дамасо в разделочную. Там стоял станок для резки костей. Не колеблясь ни секунды, Антон засунул в него голову отца и разрубил шею там, куда воткнулся нож…

— Когда приедут его забирать, скажем, что это был несчастный случай. Он работал в разделочной, а когда мы сюда заглянули, то нашли его в таком виде. Возможно, покончил с собой от горя после похорон жены.