Шрифт:
— Нет, только этот.
Поставив в дверях двух полицейских, Ордуньо и Рейес двинулись по цеху с пистолетами на изготовку.
— Тебе некуда бежать! — крикнул в пустоту Ордуньо. — Лучше сдавайся. Мы просто хотим с тобой поговорить.
Они шли мимо огромных мертвых свиней. Перед забоем их вымыли, так что запах был сильным, но не отвратительным. Пахло мясной лавкой.
Внезапно из-за свиных туш на Ордуньо вылетел крюк. Рейес оттолкнула напарника, но крюк все равно ударил его по руке и выбил пистолет.
— Больно?
— Ничего, терпимо.
Как только Ордуньо поднял оружие, они услышали топот.
— Вон он, — показала Рейес.
Оба побежали за Серафином, лавируя между тушами.
— Если сдашься, никто не сделает тебе ничего плохого!
Туши пришли в движение: видимо, Серафин включил конвейер. Теперь он то появлялся, то пропадал из поля зрения полицейских, словно на гигантской карусели.
— Стоять!
Серафин снова побежал. Ордуньо прицелился ему в ногу и выстрелил. Вопль слабоумного разнесся по цеху, отражаясь от каждого угла. Но даже рана его не остановила.
— Он истечет кровью, — сказала Рейес. — Туда!
Кровавая полоса тянулась вдоль безупречно чистого оборудования скотобойни. Но у каменной ванны с лоханью для отмывания потрохов след терялся. Конвейер с тушами продолжал двигаться. Ордуньо и Рейес несколько раз прочесали цех; единственный выход из помещения был перекрыт. Серафин никак не мог сбежать! Ордуньо быстрым шагом подошел к одному из полицейских, дежуривших у входа.
— Ты уверен, что здесь только один выход?
— Только один.
— Значит, он здесь. Спрятался.
И тут они увидели его. Тело Серафина свисало с крюка, проткнувшего ему подбородок и торчавшего изо рта. С обезображенного лица лилась кровь. Когда тело доехало до них, конвейер остановился.
Серафина сняли с крюка. Он был мертв.
— Твою мать, твою мать, твою мать, — застонал Ордуньо.
— Я проверю карманы, вдруг там документы, — деловито произнес один из полицейских.
Он вытащил две купюры по двадцать евро и одну пятерку, а также обрывок плотной бумаги, сложенный пополам. На нем были два красных соединенных ромба.
— Рисунок сделан кровью, — уверенно заявила Рейес.
— Свиной?
— Без понятия.
Ордуньо подошел ближе, чтобы рассмотреть изображение.
— Забери его, отправим на анализ.
Рейес достала вакуумный пакет, встряхнула, чтобы набрать в него воздуха, и аккуратно упаковала улику.
— Никакого удостоверения личности, — сообщил полицейский, завершая осмотр.
Ордуньо грустно кивнул, не сводя глаз с трупа. Открытый разорванный рот, крупные гнилые зубы, одежда деревенская, как у фермера. От мертвеца воняло. «Откуда ты взялся?» — мысленно спросил он.
Глава 36
Ческа открыла глаза. На раскладном стуле лежали рубашка, брюки и что-то еще. Когда глаза привыкли к полутьме подвала, она различила семейные трусы.
— Как ты так спишь, уму непостижимо.
Она подняла голову. В изножье кровати сидел Антон — на корточках, словно гольфист, оценивающий рельеф газона, прежде чем нанести удар. Когда он поднялся на ноги, Ческа увидела, что он голый.
— Для работы на ферме ты не годишься. Здесь спят мало, встают спозаранку. А ты соня.
В ласковых интонациях Антона было что-то зловещее.
— Что тебе от меня нужно?
Собственный голос испугал Ческу: хриплый, безжизненный. Может, голос умирает в человеке первым, подумала она.
— Это тебе от меня что-то нужно. Ты же за мной гонялась.
Он погладил ее по щеке пальцем. Корявым, мозолистым. Ческе казалось, что на этом пальце нет кожи, что он весь состоит из силоса и навоза.
— Где я?
— У меня дома. Ты моя почетная гостья.
Его улыбка обнажила ряд гнилых зубов.
— Меня в этом доме уже все перетрахали. Все, кроме тебя. Сам-то не можешь? — усмехнулась Ческа. Ей хотелось ускорить выплеск агрессии, прячущейся за добродушными фразами и болтовней о пустяках. Хотелось, чтобы чудовище вышло на свет.
— Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Ты не понимаешь, что говоришь.
Ческа не ответила. Она испугалась. Она сама хотела его спровоцировать — и вот, бездна разверзлась. Заносчивый и вместе с тем веселый блеск в глазах Антона мог означать что угодно. Что он намерен с ней сделать?