В порыве отчаянной злости захотелось призвать две оставшиеся бутылки и тут же вылакать обе подряд, одну за другой, в надежде, что хотя бы тогда ударная доза алкоголя вызовет желаемый эффект. Я раздражённо отшвырнул пустую тару в угол и, ударившись о стену, бутылка разлетелась во все стороны мелкой шрапнелью. Несколькими осколками задело и меня, оцарапав щёку и ладонь.

Эта внезапная вспышка боли меня отрезвила.

Вместо водки я вытащил из сброшенного с плеч рюкзака пакет с сухарями, пересел, привалившись спиной к стене, и стал грызть твёрдые, как подошва берца, кусочки хлеба, равнодушно созерцая залитое электрическим светом пустое пространство своей невероятно просторной могилы.

Погруженный в мрачную меланхолию, я даже не заметил, как стал клевать носом. Накопившаяся за ночь и утренние часы усталость требовала хоть какого-то отдыха. И, убаюканный размеренным похрустыванием очередного сухарика, я вдруг провалился в короткий тревожный сон…

…И снова оказался в злосчастном коридоре-ловушке, аккурат в тот момент, когда, сойдя с заваленной трупами лифтовой платформы, зашагал прямо по коридору. При этом странным образом сейчас, параллельно с движением вперёд, я одновременно ещё и словно подглядывал за собой со стороны через сопровождающую каждый мой шаг невидимую камеру.

Сзади начала подниматься вверх лифтовая платформа. Почувствовав движение за спиной, я оборачиваюсь, чтобы увидеть открытую лифтовую шахту с исчезающим вверху краем платформы.

Продолжаю движение. И на очередном шаге вдруг явственно слышу едва заметный щелчок сработавшего потайного механизма.

Время вокруг меня мгновенно замедляется в десятки, а то и сотни раз. Изображение со стороны замирает на месте, превращаясь, по сути, в объёмную фотографию.

Я вижу, как картинка с боковой камеры наводится на плитку под подошвой моего, казалось, замершего на месте ботинка. Невольно обращаю внимание, что эта грёбаная плитка, на первый взгляд абсолютно неотличимая от соседних, имеет в верхнем правом углу необычный дефект в виде двух перекрещенных коротких трещин.

Обозначив метку на плитке-активаторе, камера стремительно разворачивается и, бросив меня статуей, застывшей на паузе в момент рокового шага, сдаёт обратно к провалу лифтовой шахты. Здесь остановленное время соскакивает с паузы и продолжает привычный ход. И я одновременно наблюдаю коридор впереди, по которому продолжаю неспешное движение, а через камеру, из боковой превратившуюся в заднюю, вижу, как стены лифтовой шахты беззвучно приходят в движение и через секунду сходятся друг с другом, превращаясь в единый монолит…

Проснулся я, словно от толчка в плечо.

В тишине пустого коридора услышал, как катится по полу выпавший из руки в момент пробуждения недоеденный сухарь.

Тут же вскочил, подхватил рюкзак и бегом рванул в противоположный конец коридора на поиск помеченной крестом плитки.

Отыскать нужную мне не составило труда. Её поиски уложились всего в минуту. Наступив, как во сне, ногой на плитку, я, как мог, напряг слух и с облегчением услышал знакомый, едва уловимый щелчок сработавшего механизма – точно такой же, как во сне.

Я тут же обернулся, ожидая увидеть расходящиеся плиты заново открывающейся шахты. Но сзади, увы, ничего не происходило. Вырытая мною в известняке пещера даже не дрогнула.

Прошла секунда, другая… Я уже вовсю накрутил себя, уверенный, что своими дурацкими раскопками безнадёжно испортил что-то в механизме управления плитами шахты. И вдруг услышал в коридоре знакомое урчание. Не сзади, а впереди.

Развернулся обратно и увидел открывшийся боковой проём справа, примерно в середине коридора, откуда беспрерывным потоком валила толпа бегунов и лотерейщиков.

– Ребятки, как же я рад снова вас видеть! – привлекая внимание, крикнул я гостям. И, призвав резак со Шпорой, бросился наперехват урчащей толпе…

Укрывшись от палящих лучей в тени кустарника, Паук лениво ловил языком стекающие по щекам капли, наслаждаясь минутами долгожданного привала. Выждав несколько секунд, он снова поднял фляжку и полил прохладной родниковой водой распаренную на солнце татуированную макушку.

– Кайф! – выдохнул здоровяк, жмурясь от удовольствия.

И тут же обиженно хрюкнул, получив чувствительный тычок каблуком тяжёлого берца в спину от затаившегося в кустах напарника.

Паук скривился от обидного удара, как от острого приступа аппендицита, но благоразумие пересилило гнев. Он молча проглотил грубость и, гася внутреннюю ярость, в очередной раз полил голову водой из фляжки.

– Я же просил, ни звука! – через минуту раздался над ухом разомлевшего Паука яростный шёпот вернувшегося из дозора Скальпеля.

– Да кто меня здесь услышит-то?! – в тон напарнику шёпотом возмутился Паук.