Мама коротко вздохнула и отчаянно взвыла. Папа, державший ее за плечи, точно тряпичную куклу, разжал руки и кинулся к шкафчику с лекарствами. Сильно запахло сердечными каплями.

Опер придвинул к маме табуретку. Мама бессильно опустилась. Когда папа подал ей стакан с водой, пальцы у нее дрожали.

– Что ты мне налил? Муть одна. – Она закашлялась и отпихнула стакан.

– Успокойтесь, мамочка. Найдем, – белозубо улыбнулся Ряженый.

Такому бы телекамеру или толпу зрителей, а не красоваться перед родителями пропавшей девочки. Вот гадина, а!

– Других ведь не нашли, – глухо произнесла я. На меня обернулись все присутствующие. Впервые за вечер. Опер опять помусолил усы, как мне показалось – с досадой. – Я видела ориентировки. Ведь их вы не нашли.

У мамы задрожали плечи.

«Уйди», – махнул папа, делая страшные глаза.

Я послушно вышла из кухни и толкнула плечом дверь Лискиной комнаты. Окно успели закрыть. Занавеска понуро болталась в углу. С пола на меня смотрели бесчисленные игрушки. В основном куклы: мягкие и пластиковые, с шарнирами и нарисованными глуповатыми лицами, в одежде и совершенно растрепанные.

Я наклонилась, сгребла их в кучу, принялась неторопливо и методично расставлять по местам: на полку в шкафу, на подоконник, на спинку дивана, возле цветочного горшка. Одну, вторую, третью… Как игра. Сделай все правильно, и Лиска вернется. Вернется. Вернется…

Закончив, я упала на диван, зарылась лицом в подушки. Комната звенела от тишины. Я слушала ее, прогоняя всякие мысли, пока безмолвие из звенящего пузыря где-то на границе сознания не разрослось и не заполнило пространство целиком, задавило барабанные перепонки, сплющило и скрыло прочие звуки.

Я не сразу услышала, что меня зовут.

Отец стоял на пороге. Строгий и какой-то осунувшийся, точно огромный гризли после зимней спячки. Очки перекосились на носу.

– Подойди к маме. Ей сейчас нужна поддержка.

– Пап, ты же понимаешь: я не виновата.

– Речь не о том.

– Но я не виновата! Ты мне веришь?

Он безмолвно смотрел на меня. Непроницаемый. Чужой. Не ответив, отец развернулся и ушел.

Сколько прошло времени, я не знала.

В следующий раз, когда я открыла глаза, в коридоре серой тенью застыла мама. Она цеплялась рукой за дверной косяк и выглядела бледной.

– Мам.

Она вздрогнула. Наверное, не ожидала найти меня здесь. Зачем она пришла?

– Мам, – шепотом. – Мам, я не виновата. Честно.

Тишина.

– Мам, я просто не хотела с ней идти. Она меня достала!

Гневный вопль сорвался с языка раньше, чем я успела подумать о словах. Мама зажала рот рукой и выбежала из комнаты, забыв закрыть дверь. Я слышала, как она рыдает в родительской спальне, надрывно, с судорожными всхлипами. До сих пор я не слышала звука ужаснее и горестнее, чем ее плач.

Я зажмурилась, сжалась калачиком на Лискиной кровати, представляя серое грозовое небо, укутавшее дома. И потерявшуюся девочку под его тяжестью.

Груз пережитого дня сдавил виски. Спасительное ничто надвинулось, сковало тело сонной неподвижностью. Я почувствовала, как проваливаюсь в пустоту.

Но сон не принес облегчения – только тревогу и страх. Мне снились люди в метро и теряющиеся поезда. А пассажиры в вагонах превращались в кукол.

Димон скинул адрес ближе к вечеру. К геоданным прилагалось краткое сообщение:

Уходя с работы, я прикинул маршрут по навигатору. Тридцать минут. Как раз успеваю. С неба накрапывал мелкий дождик. Такая затяжная печальная морось в городе никого не удивляла, но я пощупал сумку и понял, что забыл зонтик дома. Вот точно не мой день!