Они смотрели друг на друга. И эти уже не беззаботные молодые мамы, взявшись за руки крепко сжали хрупкие, тонкие кулачки.

– Дина. Вы только выздоровейте за себя и за нас с Ванькой. Не сдавайся и не сдай его. Я не сдамся и не сдам его. Мы вместе до конца. Даю слово, и ты дай слово.

– Даю слово, – прошептала Дина, чтоб не разрыдаться в голос. Минуту назад она в полной мере ощутила гнет безнадежности.

Дина шла по коридору больницы. Шла и плакала. Шли слезы. Шли ноги. Бежали мысли. Бежали слезы. Безнадежно бежали месяцы. Институт педиатрии. Вера Павловна, заведующая отделением неврологии, после планерки с мамами вела один разговор, – Милые мои, мамочки. Подпишите, откажитесь и это не предательство. Да поймите, дурехи, практика показала, свыше 90% мужчин рано или поздно уйдут от вас со словами, у него не мог родиться такой ребенок. Такие больные могут жить и 30 лет. Они будут расти, не узнавая вас. Жизнь продолжается, нарожаете здоровых детишек.

Шли дни. Сменялись сезоны. Дина редко по телефону разговаривала с Мариной, и они безрадостно поддерживали друг друга.

Шли долгие месяцы реабилитации. Мамы в отделение приходили утром к шестичасовому кормлению, уходили к часу ночи, независимо от возраста детей. Сын в катетерах лежал в кислородном кювете, без реакций, лишь билось его маленькое сердечко. Дина не верила, в необратимый итог. Мама говорила: «Что бы не происходило, не сдавайся. Проблема – это временная трудность, здесь и сейчас. Завтра проблема останется во вчерашнем дне.». А туда Дина сумеет плотно закрыть дверь. Такой опыт имелся.

Однажды, переступив порог отделения (их палата первая, напротив гардероба), Дина не услышала привычного «мозгового воя». Поняла, сына нет. Она не бросилась в палату.

Прошла в гардероб, переоделась, постояв перед дверью, вошла. Кювет стоял у окна, с правой стороны. Она не смогла приблизиться и увидеть то, чего боялась. Вытянувшись струной, не спешно подошла к окну, не отрывая взгляд, смотрела на горы. Мысленно обращаясь к сыну, что за столько времени крошечной жизни он ни разу не почувствовал ее запах, не отличил ее рук от рук десятков женщин, работавших с ним, ни разу не услышал ее голос. Не увидел солнце, этих ослепительных гор, не вдохнул воздух, не успел поиграть с братом, ждавшим их дома. А теперь его нет. Горечь наполняла. Жалость, жарким языком лизнув, молоточком застучала: как позвонив сказать о случившемся? Столько сил, надежды было в мучительном ожидании выздоровления.

Мысли Дины нарушились движением в кювете. Она знала, это невозможно. С первых минут рождения он неподвижен. Младенческое гуленье, приняла за галлюцинации. Не повернула головы. Устало закрыла глаза, хотелось верить, этим движением разрешатся сомнения. Побежали слезы. Она, как та обезьянка, закрывающая уши, глаза, рот – ничего не слышу, ничего не вижу. Это усталость и ее желание. Но шорох и звуки не прекращались. Почувствовалось теплое дуновение и будто запах мамы обдал лицо. Дина открыла глаза. И… И сон наяву – родная улыбка, глаза в лучисто-ласковых морщинах, незабываемые милые складки губ. И ее руки простирались к ней. Мама беззвучно от нее отдалялась то ли ввысь, то ли к манящим белизной вершинам гор. Словно в воздухе показался прощальный жест. Дина до боли вцепилась в подоконник, не в силах закричать. И только мысли, разбивая между ними пространство, молили: «Мама, не уходи, прошу, останься! Так плохо без тебя. Прошу, не оставляй меня! Мама!!!»

И вновь, воздух коснулся волос-лица, казалось, она услышала: «Обернись, родная. Ну же, смелее». Сходя с ума, Дина медленно повернула голову и, как мама и говорила, – словно волшебство, словно по мановению палочки, сквозь пелену слез увидела, ручки-ножки сына хаотично шевелились, глазки не смотрели вверх, были обращены на нее. Она бросилась к нему, откинув крышку кювета, взяла в дрожащие руки погремушку, стала греметь возле правого уха, малыш тихонько поворачивал голову на звук, прогремела погремушкой у левого уха, и он опять повернул голову. Не веря в чудо, повела игрушкой перед глазами и сын тихонько гуля, водил глазами за ее рукой. Не веря в происходящее, в его кулачки дала указательные пальцы, и малыш обхватил их. Она сняла катетеры и взяв его под подмышки, попыталась поставить. Но мальчик слаб, ножки подгибались, он не держал голову. Дина вынула сына из кювета, осторожно поцеловала. Прижав его к себе, подошла к окну, надеясь увидеть маму, родную и единственную на свете. Маленький комочек, который за время реабилитации не набрал веса самостоятельно дышал и осознанно осмысленно водил глазами. Дина тихо плакала, вглядываясь в небесную даль, пытаясь заглянуть за вершины гор, куда ушла мама. Она благодарила Его на верху, вернувшего малышу сознание, движение и жизнь. Она благодарила маму. Дина знала: где-то там, на небесах оберегая свою девочку, она просила ЕГО за свою дочь.

Дина с сыном на руках бежала по коридору. Мамы выбегали из палат, обнимали их, целовали и поздравляли вместе плача. За долгое время нахождения Дины в клинике, это первый случай возрождения. До прихода врачей оставалась уйма времени. Видя, как радость мам сменялась нескрываемой тоской боли и горя, не раздумывая, Дина положила сына в большую сумку, повесила через плечо, и не торопясь, вышла из отделения. Теперь в жизни все будет хорошо, как и говорила мама…

После института Дина с сыном уехала на море. Вдалеке от города нашла небольшой, нежилой дом. Туалет на улице. Пустой колодец, наполнила водовозом. Газа нет. «Ну, и бог с ним», подумалось ей. С рассветом, они уходили на море. Безлюдно. Утро начиналось с морских ванн. Малыш лежал на ее руке, Дина, поливая его, разговаривала с водой, чтобы она дала крепость костям. Голову слабо, но держал. Она старалась отгонять одолевавшие мысли. Но, вспоминались страшилки Веры Павловны, что она совершает большую ошибку. «Ты не понимаешь, в нашем отделении не бывает не то, что положительных, а положительного результата. Вот он результат. Минимум год под наблюдением. Ты отказалась от лечения. Без назначения не надейся на чудо. Чуда не будет.»

В эти минуты небогатый репертуар песен громко шел маршем. Песни переходили на сказки Чуковского и Пушкина. Малыш, лежа на животе безропотно подчинялся. Она на грани отчаяния, аккуратно подправив ему голову на бок, переходила на общий массаж начиная с пяток. Смуглая кожа растертого тела становилась бордово-синей. После каждого утреннего массажа, положив его животом на песок, стопы упирала на ладонь и двигала его вперед. На этом упражнении старший сын пространство преодолевал рывками. Но этот ее малыш плавал в песке, под напором ее рук и воли. К десяти утра возвращались в дом. В тени, расстилав на песке одеяло с пеленкой и укладывая сына приговаривала, «земля даст сил». Готовила завтрак. Подвязывая слюнявчик, мечтала вслух, «с каждой ложкой каши, ты становишься сильней, верь, скоро ты выкинешь слюнявчик и скажешь, – Мам, ну ты даешь, я, что маленький? Я же пацан. Мне на фиг не нужны девчачьи слюнявчики. Ты вырастешь здоровый, а мы с братом твои верные друзья. Один за всех, все за одного. No pasaran, сынок». После завтрака возвращались к морю, где их ждал самодельный падающе-порхающий навес из прутьев и простынки. И снова часами массажи-массажи, затем упражнения и вновь массажи. Преодолевала усталость. Вспоминала, как старшему сыну в младенчестве напевала Толкунову, «ты заболеешь, я приду… боль разведу руками… все я сумею… все смогу…»

Дина не страшилась знойного солнца загорев дочерна. В них с трудом можно признать городских жителей. Пообедав, возвращались на море и до ночи не выходили из воды. Звездное небо под мерный шум моря, как бы говорило «вы не одни, мы с вами». Прогретое за день море позволяло делать массаж в воде, ласково пошлепывая прибрежной волной. Дина тихо напевала, «видишь, звезда в ночи зажглась… шепчет, сынишке сказку… я растоплю кусочки льда… я не могу иначе».

Ночью в сарае, под керосиновую лампу продолжалась работа. Поставив его лицом к стене и, подпирая со спины, переставляла ножки. Иногда устало и отчаявшись сидя спиной к спине разговаривала с ним разговаривала и разговаривала. И так изо дня в день. Он не плакал. Упражнения принимал молча. Этого Дина тоже страшилась. Вдруг не заговорит? Черт бы побрал эту Веру Павловну… и произносила слоги, четко и медленно. Выручал Маршак. Малыш рос. Набирал вес. Крепчал. Держал голову. Ножки, ручки наливались силой.