Вернулась домой в Алматы. Вскоре приехала Лариса Каюкова, сестренка Сереги. Мы росли в одном дворе, где стояли обкомовский дом и дом офицеров. Дети двух домов были одной командой. Переодевшись после садов-школ, мы сломя голову неслись во двор вливаясь в игру. Единицы ни с кем не играли и неизвестно, чем они занимались на каникулах, выходных, буднях? Вот Сережка из их категории, его с нами не было. Лишь сейчас задумалась, где-с кем, и играл ли, был ли в его жизни штаб и был ли он в нашем бомбоубежище, кого, пыхтя и вязня валенками в снегу, возил на санках, с кем ходил на лыжах на Чаган? С Лариской все было, может оттого, что одногодки? Сережка старше нас на три года, что не мешало ему дружить со Славкой Михайловым, с которым мы учились в параллельных классах, что не мешало нам дружить с Сашкой Пасечным и Галкой Каиргалиевой ровесниками Сереги или с Ерланом Шумбаловым, который младше нас.

Поколение старших на нас внимания не обращали. Я кроха восхищенно провожала Галку Шакобасову. Прошло полвека, она для меня так и осталась утонченной с неким превосходством, нежная, тонкая, гордая, медленно поворачивающая голову и невозмутимо-тихим голосом отвечающая. Богиня! Кто был снисходительным до нас клопышей, без высокомерия, ее брат Марат, мог улыбнуться, бросить шутку. Его ровесник Бахчан головы не повернув, семеня пересекал двор.

Самый старший, Эрик Акмурзин. Князь, повеса, красавец, легкий, шальная улыбка. И всегда элегантен. Аристократ. Мы, носящиеся с кукольными колясками, хором с ним здоровались, он, хмельно улыбнувшись, слегка склонив голову, мило с нами расшаркивался. Мы, покачивая кукол, закатывая глаза, мечтали о таком, как он в будущем. Встречи с Эриком, это теплые воспоминания. Мы незаметно из сандалий встали на платформы, взрослели, превращались в дам. На любом нашем этапе он при встречах с нами галантно улыбался, кланялся, целовал нам руки. Князь, и им он остался.

Серега подростком был высокий, крепкий, густой румянец, цепкий взгляд. Когда он с ребятами стоял у ворот, мы почуточку взрослеющие, но не наигравшиеся, носились по двору и румянец на щеках у нас рдел не от стоявших рядом молодых ребят, а от вольного детства. Спустя год-другой, вооружившись тушью «Ленинградская», распустив волосы, надев платформы, гадая на рождество и проводя вечера в беседке под гитару, сменили тех, кто стоял перед воротами до нас. Незримая смена поколений.

Мы с Ларисой на террасе пили чай, говорили кто-где. Она, кивнув, бросила куда-то в воздух, – О, Сережка, – прозвучало словно он прошел рядом. Вспомнился взгляд на скамейке, ссутулившиеся плечи, тяжелая поступь стариковской походки.

– Все покатилось с уходом мамы, – начала рассказывать Лариса, – у Сережки нарушилась целостность жизни, сказалась лишенность маминого внимания. На него было больно смотреть. Он привык получать, ему казалось виноваты все, кроме него. Ранимый, чуткий.

Мама защищала его от всех и всего.

Он сломался в 10 классе, узнав от Славки, что не родной, приемный. Серега ему рожу набил. В этот день в доме стоял страшный переполох. Родители после усыновления сменили адрес, переехав на Ленина. Когда мама уходила я спросила, «Мама, что ты хочешь?» Ты не представляешь, она ответила, «Хочу его матери в глаза взглянуть. Всю правду Вахромовы знали, все хотела расспросить, да так и не собралась, знаю лишь, что Сереженьку на третий день в детский дом сдали.» Мама его больше всех любила, горько говоря, «Если у Сереженьки плохо и у меня плохо, мне больнее.» Думаю, причина ее ухода сын. Первым ударом для нее стало, когда он перестал следить за собой. Сережку возвращающегося ничего не помнящим, принимала на свои плечи с порога, «Сереженька, ну что ты» доведет до постели, разденет, спиртом протрет тело, пострижет ногти. Она служила ему. Редко кто умеет так любить: ни слова упрека никогда. Ни в чем его не винила, бывало, разозлится и лишь скажет, «Сереженька, встану пройдусь… ты же мне жизнь даешь.» В холодильнике для сына у нее всегда свежее молоко, фрукты. Заболев, наказала, прибегать готовить ему завтраки. У меня семья, муж, дочь, но обещание я исполнила.

Владимир Варфоломеев, губернатор г. Буй ругался, узнав о случившемся, «Анна Андреевна, вы словно железная леди, почему молчали? Я б его определил в монастырь, его б не выпустили, пока он в себя не пришел.»

Когда мамы не стало, спрашиваю его, «Сереж, может что хочешь?» Он отшучивался, «Джентльменский набор: выпить и покурить». А ведь поклялся на могиле отца. Цели не было, зато идей полно, при других обстоятельствах далеко пошел бы. В 90-е он был одним из богатых людей города. Удачливый, все шло в его руки. Бизнес начинал с женой Женей. Сажали бахчу, держали скот. Ее гостеприимство и щедрость не имели границ. К примеру, увидев работницу босиком и, если размер один, не задумываясь отдавала свою обувь. Но ревнивая. И мама, пока они друг друга не убили, Сережку забрала. Он женился на Свете. Стремительно поднимал новый бизнес. Появились собственные магазины. Построил двухэтажные дома. «Падение» началось с той самой проклятущей, которой обмывались успех-удача на обедах-ужинах в ресторанах, с новомодными джинами-вискарями.

Когда Света его выставила, он пришел к маме. Этот момент важен во всех не «love story» – куда вернуться, когда все г-вно. Когда с Серегой произошло непоправимое и он «не раз» нуждался в помощи и во все эти «много-много раз» к нему мчалась Женька, забирала к себе. При том, что из-за диабета потеряла зрение. Несмотря на незрячесть – его в бане искупает, на ощупь приготовит еду и с ложки покормит.

Как-то его нашли в бахчах, телефон потерял. Милиция таких определяет в спецприемник. Женьке позвонили, она слепая примчалась, поручилась, забрала. Так и жили без семейных отношений, помогая друг другу. Мама ее сторонилась. Женька молодец, часто звонком интересовалась, не надо ли чего Анне Андреевне? Мама надеялась, Сережка со Светой сойдутся, помогая ей во всем. Да и Сережка любил Свету, звал ее только Светулек.

Я не сразу поняла, что пришла беда. Мама никогда не жаловалась, думаю, ей стыдно было. Он чаще приходил пьяным. Как-то забежала к маме, слышу повышенный Сережкин голос. Иду к маминой спальной, она его уговаривает, «останься дома, стыдно Сереженька». Думаю, черт побери, что происходит и зашла без стука. Приехав к себе, позвонила его жене, выяснить, что у них?

Света в их второй пятилетке сделала попытку начать все заново, но боги отвернулись от них. День ее рождения. Сережка трезвый, ее нет и нет, он нервничает. Простое стечение обстоятельств. Она на таможне, груз арестован. У Сережки сердечный криз. Мама, почувствовав неладное, поехала к нему, с чьей-то помощью взломала дверь. Он в коме пролежал шесть дней. Врачи сказали, придет в себя будет «овощ». Слава богу, он вернулся, правда не ходил. Света забрала его с условием, он живет на первом этаже, она на втором. Он потихоньку ходил, она потихоньку упрекала, зудела. Он сорвался. Она отправила его в одиночное плавание. После очередного криза у него «крыша поехала». Два дня «системы» в психушке. Света забрала к себе, полились нотации, в ход пущены страшилки, он выпил. Купила ему двухкомнатную квартиру. Не разведенными они долго жили. Жадность. Жили по доверенности. Недвижимость-машины переоформил на нее, она что-то еще легко отсудила, не знаю, сколько домов-магазинов ей досталось, было не до нее. Потом мамы не стало и Сережку никто не мог остановить. Ерлана Шумбалова к тому времени назначили главврачом наркологического диспансера. Меня находили в ночь-полночь из больницы-милиции, морозы-слякоть, несешься с мыслью «сволочь, чтоб ты сдох, утром работа». И ночь не ночь, морозы не морозы, не удобно, а что делать, звонишь к Ерлану, «Выручай». И он выручал – лучшая палата, медикаменты, в общем, все. Его в любом состоянии возвращали с того света, даже, когда не было надежды. Из больницы выходил человеком, думалось ну, слава богу, потом все заново. Собственно, благодаря Ерлану Сережка никуда не загремел, не попал в дурку.

Странно, он так активно сопротивлялся хорошей жизни, при том, что руку помощи ему протягивали все. Ему везло с людьми. Было время многим помог. Когда ему стало плохо, эти люди появлялись, помогали чем могли, но на него у них сил не хватило. Не смотря на жилье, ему нравилось бродить, ему не нужна компания. Про квартиру говорил, «Там народу полно, не хочу». Мы с Мариной Медзыховской гнали его «гостей». Он с ней со школы дружил. Ее мама, испугавшись их отношений, после получения аттестата отправила дочь в университет Кемерово, откуда она вернулась разведенной, с дочерью. Марина, как все боролась за него, вывозила на дачу, гуляла по лесу, где у Сережки был облюбованный дуб, и он там мог часами простоять. Периодически вопил участковый, «Не квартира, а бомжатник вшивый». Я вызываю санэпидстанцию для дезинфекции, рабочие из квартиры все выбрасывают. С зарплаты везу подержанную мебель и этот скот въезжает вновь. Вот кто прошел через этот ад, поймет-не осудит, в такие минуты ненавидишь свое родное, желаешь, чтоб его уже не вернули. Посоветовали поселить квартирантов. Сбегали. Участковый постарался и квартиру Серега потерял. При тридцатиградусных морозах он бомжевал несколько лет, пил по-черному. Сценарий один – его находили мертвецки пьяным, я звонила к Ерлану, Сережку в его клинике принимали, откачивали, потом менялись времена года, но, действующие лица те же. Дай бог Ерлану здоровья, долгих лет жизни. Серега ушел молча, незаметно. Умер одномоментно, тромб оторвался, легочная эмболия. Позвонили-сообщили «отмучился». Проклятое время, пили все. Последние годы Сережку сопровождала белая собака, Беляш. Беляш скончался на второй день после брата.