— Получается, они этих обезьянок с Наташи нарисовали? — хихикнула Ева.

— Не исключено, — согласился я.

— А она об этом знает? — спросила Ева.

— Не факт, — я покачал головой. — Думаешь, обидится?

— Твоя Наташа меня пугает, — Ева прижалась ко мне и положила голову на плечо. — А еще мне теперь страшно в универ идти…

— Ты же говорила, что однокурсники никогда твоего отца не видели, — я обнял девушку за талию.

— Они не видели, — сказала Ева. — Но земля круглая. Мои одноклассники видели. Некоторые из них тоже учатся в универе, только на других факультетах. Такие вещи быстро разносятся, ты же знаешь.

— Факт, быстро, — согласился я.

— Вот ты меня вообще сейчас не успокоил! — со смехом сказала Ева и ткнула меня кулаком в бок.

— А я и не пытался, — подмигнул я.

— Почему? — спросила Ева. — Я же правда боюсь…

— Потому что я за тебя не переживаю ни капельки, — честно сказал я. — Ну вот давай представим себе, как могут максимально плохо развиваться события. Допустим, в универе прямо завтра все все узнали.

— Завтра первое мая, выходной, — сказала Ева.

— Окей, третьего мая, — кивнул я. — Ты приходишь третьего мая на пары, а там тебя уже ждут твои однокурсники. С бочкой дегтя и мешком перьев! И табличкой позора: «Ее папа снимает порррррно!»

— Вот блин! — Ева сначала надула губы, потом фыркнула и засмеялась. — Какой еще деготь, откуда они его возьмут?

— Ну это я просто Тома Сойера вспомнил, — сказал я.

— Гекльберри Финна тогда уж, — поправила меня Ева. — Это там мазали дегтем и в перьях валяли.

— Точно! — согласился я. — Но будет ведь не так, верно?

— Не так, — покачала головой Ева. — Будут шушукаться. Пальцем показывать. Удалова может высказать прямо, что-нибудь… Она в школе была комсоргом, кажется. До сих пор не отвыкла.

— Страшно? — спросил я.

— Да ну тебя… — Ева засмеялась и отвернулась. Но потом замолчала. — На самом деле, вообще вряд ли будет что-то плохое. Скорее просто задолбают вопросами дурацкими.

— Это точно, — сказал я. — Возьми у Наташи мастер-класс по дурацким ответам.

Мы снова замолчали. Программа шла дальше, и это было интересно. Я подумал, что надо было, наверное, напроситься в гости к родителям на этот вечер. Все-таки наша с Евой реакция была понятна. Ведь все эти передачи рождались на наших глазах и при нашем участии. А вот посмотреть, как левые люди реагируют на подобное творчество, на самом деле хотелось. Я пытался сначала как-то мысленно анализировать, высказывал внутри своей головы мнение о том, что программы получились чересчур непохожие ни на что. Это было похоже на журнал «Птюч». В каком-то смысле. А он ведь тоже родом из девяностых. Только, кажется, еще пока не начал выходить. А мне он попадался в моем прошлом-будущем. Один приятель хранил подшивку этого сюрреального издания, у него и листал. Так что может как раз вот этот рваный хаос в немного темных тонах — это и есть то, что сейчас нужно. Сейчас, в девяностые, много кто жалуется, что реальность похожа на какой-то абсурдный сон, который все никак не хочет заканчиваться. А иринин телеканал что-то похожее как раз с экрана и транслировал…

И мартышки эти еще бертоновские…

— Надо будет пораньше завтра проснуться, — сказала Ева задумчиво.

— Зачем? — спросил я. — Концерт начинается с четырех.

— Никак не могу привыкнуть, что демонстрации теперь нет, — сказала Ева. — Мне в детстве нравилось. В прошлом году была, а в этом…

— Какой-то движ явно будет, — сказал я. — Хочешь сходить?

— Это будет совсем не то, — скривилась Ева. — Какой-то митинг. Мне именно ходить нравилось. Чтобы машины украшенные, все такое. Так что план проснуться пораньше отменяется. Будем дрыхнуть до полудня. А в конце программы будет кино, как на ТВ «Кинева»?

— Снег? Серьезно?! — Астарот зло сплюнул. — Да что за невезуха вообще…

— Да ладно, может еще закончится, — неуверенно сказал Бельфегор.

Погода, как у нас частенько бывает, выдала ночью адский кульбит. Еще вчера стояла практически жара, почки на деревьях проклюнулись зелеными листиками, трава поперла из-под ковра прошлогодних прелых листьев. Казалось, что все, зима теперь уже точно закончилась, впереди одно сплошное лето… Но рассвет пришел мутный и серый, а к десяти утра небо налилось свинцом, и полетел снег. Крупными новогодними хлопьями. Пока что на сухом асфальте эти хлопья таяли, превращаясь в мокрые кляксы. Но как там дальше пойдет — хрен знает. Может и сугробов навалить, бывали такие случаи.

— Ну мы же не на шашлыки едем… — философски заметил Макс.

— Обидно, что мы в первый раз выступаем на общегородской сцене, а народу мало будет из-за этого дурацкого снега, — угрюмо сказал Астарот.

— Или наоборот, — пожал плечами Макс. — Народ увидит снег, не поедет на природу и повалит в центр. Там хотя бы есть, где в тепло спрятаться.

— Какой смысл гадать? — сказал я. — Грузимся и поехали.

— Кто идет пешком? — азартно спросил Бегемот. — Самый молодой или самый рыжий?

— Нет уж, сегодня я в машине! — заявила Надя. — У меня юбка короткая, не хватало еще отморозить себе что-нибудь!

«Ангелочки» лениво поспорили насчет мест в машине, раскидали выигрыш на «камень-ножницы-бумага», и Бегемот с Максом вздохнули и поплелись к воротам. Остальные радостно загрузились, и я вырулил с территории завода.

— Вроде должно быть как-то волнительно, да ведь? — нарушила короткое молчание Надя. — Я помню, что перед концертом на масленицу у меня прямо мандраж был. А сейчас — ничего вообще. Астарот, а у тебя как?