– А как вам русские мужчины?

Маркус нахмурился.

– Нет, я не в том смысле, – смущенно тряхнула светлой копной. Взяла, ни с того ни с сего человека в геи записала! – В сравнении с женщинами? Соответствуют?

Когда-то Карл Лагерфельд пожалел нас, россиянок, заявив, что не понимает, как такие красивые женщины живут в стране с таким некрасивыми мужчинами. Будь он женщиной, то стал бы лесбиянкой. Я была не согласна. Мой муж очень привлекателен, сексуален, а главное, он мужчина в том понимании, в котором оно уже устарело. Сейчас столько альфонсов, лентяев, мамкиных корзиночек и диванных альфачей. Мужчина, способный принимать решения и брать ответственность – большая редкость. Я была безмерно благодарна мужу за помощь с лечением. Да, он побурчал, но оплатил счета. Мы не бедствуем, деньги есть, но не долларовые миллиардеры, конечно. Я врач: работаю с пациентами и в коллективе. Знаю много историй. Со мной часто делятся наболевшим. Порой мужья даже на жену и детей денег жалеют, не то что на ее родителей. А пациенты у нас платные и совсем не бедные. Но даже они иногда горько плачут…

– Нет, – Маркус по-мужски улыбнулся. – Настолько красивым женщинам сложно соответствовать, – на долю секунды показалось, что это флирт. Но я даже ответить не успела.

– Не помешаю? – голосом Марата можно океан заморозить. Минус сорок в каждой интонации.

– Март, – любовно назвала его, обернувшись, – привет! – шагнула, обнять хотела. Но он сам стиснул мою талию большими руками и к себе притянул, поцеловал жадно и больно. И все это со взглядом мимо меня. На доктора Шолле смотрел. Для него представление. Это не про нежность, не про то, что соскучился, даже не про страсть. Это ревность, собственничество и желание утвердить свое право надо мной. Скоро одиннадцать лет как женаты, а Загитов властный ревнивец.

– Маркус Шолле, хирург папы, он будет оперировать, – и к доктору повернулась. – Мой муж, Марат Загитов.

Мужчины обменялись недружелюбным рукопожатием: Загитов включил Отелло, а Маркус просто реагировал соответственно.

К вечеру мы с мужем вернулись в гостиницу. Пока были в клинике – молча поддерживал; остались вдвоем в номере – фонтанировал ревнивой язвительностью.

– Вери бьютифул вумен, – коверкал английский немецким акцентом Шолле. – Какого хера, Полина?

– А ты знаешь, что обращаться к мужчине-немцу нужно херр… – я пыталась разрядить обстановку. Что нашло на мужа? Откуда эти вспышки агрессивной ревности и едкой раздражительности?

– А ты знаешь, – подошел вплотную и с обманчивой мягкостью коснулся моих плеч, – если какой-нибудь херр подкатит к тебе свои яйца любой национальности, то я отрежу их тупым ножом, – и сжал, впечатываясь в меня напряженным телом, демонстрируя мощную эрекцию.

– Соскучился, Мартик? – медленно целовала то одну губу, то другую, лаской туша ревнивое пламя.

– Не называй меня так! – прорычал и жадно впился в губы, срывая блузку, задирая юбку. – Иди сюда, зараза моя, заноза сердечная.

Марат часто меня так называл, когда хотел настоять на своем, но понимал, что не выйдет.

– Поля, – с какой-то обескураживающей страстностью и отчаянием обхватил ладонями мое лицо, – я люблю тебя. Очень люблю.

– Я тоже люблю тебя, Март. Мой муж… – взяла инициативу и толкнула на кровать. Сбросила блузку, избавилась от лифчика, юбку к черту. Я соскучилась по мужу, по страсти, по его члену и по нашему головокружительному сексу. После разлуки он всегда такой: острый, яркий, на грани.

– Иди сюда, посмотри, как он, – кивнул на ровный и крупный член, – соскучился по тебе.

Я оседлала Марата и медленно, чтобы он видел, направила ствол в себя. У меня стояла спираль, поэтому никаких барьеров между нашей плотью не было, только влажные шлепки, вязкая смазка, терпкий аромат жарких тел.

– Полюшка, скачи, девочка, не останавливайся… – рвано просил, пальцами впиваясь в мои бедра. Больно, но от этого экстаз острее. Марат рывком сел и губами прихватил сосок: терзал, мял, на языке прокатывал. Вбивался в меня, а я в него. Как молот и наковальня.

– М-ммм… – взорвалась долгожданным оргазмом. Марат не дал передышки, а опрокинул на спину и жестко вдалбливался, пока с рычанием не излился.

– Поля… – целовал мои груди. – Полюшка, любимая моя… – сгреб в объятия и утащил под одеяло: нежиться, обниматься, целоваться. – У меня есть подарок, – потянулся к прикроватной тумбе.

– Цветы я уже видела. Спасибо, котяра.

– Вот, – положил на мой живот бирюзовую коробочку очень дорогого ювелирного бренда.

– Ничего себе! – воскликнула. Роскошное кольцо с бриллиантом. Большим, очень большим. – Март, у меня же руку оторвать могут! Это же целое состояние! Загитов, – хитро посмотрела на мужа, – ты часом не вину замаливаешь? Так обычно за измену извиняются.

Я говорила в шутку. Но Марат нахмурился, леность удовольствия слетела, на меня смотрел суженными черными глазами.

– Поля, это не смешно, – отрезал и перевел тему: – Я не могу с тобой быть здесь неделями и не могу в Москве думать о тебе и этом немецком херре докторишке. Поэтому нужно поменять хирурга. Это больница, их дохрена…

– Марат, ты чего? – ошеломленно округлила глаза.

– Полина, мне так спокойней. Это что, так сложно?!

Господи, да что за бред?! На кону жизнь человека, а он свои ревнивые условия ставит!