— Мы нашли его.

Знаете, любезные мои. Как только я услышал, то сразу понял, о ком идёт речь. Кого они нашли.

Когтеточку, дери его совы!

— Ты молчишь?

— Не уверен, что желаю знать, — жёстко ответил я.

— Молодец, — одобрила Оделия.

Да. В этом вопросе излишнее любопытство наказуемо. Лёд настолько тонкий, что ступать на него не имеет никакого смысла. Он обязательно провалится под ногами, и практически мгновенно.

Но я был бы не я, если бы не спросил:

— Кто ещё об этом осведомлен?

— Колыхатель Пучины. Прости, я не в силах скрыть от него подобное. Его воля уничтожает и более крепких людей. Полагаю, знают и некоторые другие Светозарные.

— Вы забрали Птицееда? У тебя его отобрали?

— Нет. — Я ощутил секундное колебание.

— Руна у кого-то из Светозарных ещё со времён гибели моего предка? Фрок оказалась права в своих предположениях?

— Совы её дери! Нет. Как всегда не права.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Так. Погоди. Не туда. Там давно уже застроили дорогу. Налево. — Я слышал близкие свистки грачей. Кажется, они оцепляли район. Ещё чуть-чуть, подоспеют солдаты из казарм, расставят караульных у каждого выхода и начнут проверять языки. У колдунов, недавно использовавших руну, они лиловые, тут уж не ошибёшься, кто виноват.

Пришлось прервать беседу.

До спуска к реке оставался квартал. Людей было много, все спрашивали друг у друга, что произошло и почему гремело. Какой-то грач, совсем молодой, в новенькой форме, призывал не толпиться и позволить проехать телеге. Лошади, тащившие фургон, встали из-за перекрытой дороги. Кто-то начал ругаться, собиралась толпа. Я пихнул Оделию за себя, принялся пробиваться к выходу с улицы.

Видя, что перед ними благородные, горожане (да славятся законы лорда-командующего) в большинстве своём расступались сразу. Те, кто мешкал или возмущался, нарывались на мой бешеный взгляд и тоже предпочитали посторониться.

Мы выбрались оттуда без осложнений, довольно быстро, чтобы пронаблюдать, как десяток солдат в фиолетовых треуголках и мундирах Двенадцатого Егерского полка неспешно выстраиваются в линию, отрезая лестничные спуски к Эрвенорд.

— Обязательно эта дорога? Стоит ли так бежать? — спросил я у неё.

— Он чует меня. Хороший колдун всегда найдёт другого колдуна. А очень хороший, у кого за плечами несколько веков опыта… точно найдёт.

— Тогда нам надо пойти назад. Через толпу. К кладбищу и в лес.

— Нет. Тебе надо добраться до лодки и уплыть. Ты обещал.

Я обернулся назад и столкнулся взглядом с человеком, смотрящим прямо на меня из только что остановившейся кареты. Распахнув дверь, он спустил одну ногу на подножку, да так и застыл, изучая вашего покорного слугу.

За пятьдесят, с волосами светло-пшеничными, столь… бледными, словно колосья, покрытые мучнистой плесенью, что, казалось, их, густые усы и брови, пушистые ресницы насквозь просвечивало солнце, вот-вот собиравшееся скрыться за очередной дождевой тучей.

Широкий нос, большие мясистые губы (верхняя едва видима из-под усов), и сонные глаза, участливые и какие-то влажные, слезящиеся, с красными веками.

Лицо человека капризного, мягкого и робкого, неуверенного в себе. Я бы и не придал значения незнакомцу, если бы он столь невежливо на меня не пялился.

Затем мужчина соскочил на землю, распрямился, и я с изумлением понял, что этот увалень макушкой едва не достаёт крыши кареты. То есть в нём никак не меньше девяти футов! На фут выше Кровохлёба. И я, уже понимая, кто передо мной, внутренне простонал, сетуя, каких сов эти твари все настолько высокие.

Суани!

Он будто прочитал мои мысли и улыбнулся. Мясистые лягушачьи губы разошлись в стороны, растянувшись почти до ушей, блеснули ровные крупные зубы, странно исказилось лицо.

Вот тут я, человек не боящийся Ила, издал придушенный вопль. Потому что это была самая страшная улыбка в моей жизни. Люди не должны улыбаться так мерзко, отвратительно, зло, обещая все кошмары мира.

Оделия резко обернулась, и Айурэ встал вверх тормашками. Треснул и взбесился, дыбом вздымая дома.

Суани, лошадей, карету, а также всех людей, кто оказался рядом в радиусе трёхсот футов, смело чудовищной невидимой силой, оставив от большинства лишь кровавую взвесь в воздухе.

Земля охнула от всего происходящего и ощутимо просела под ногами, лопая брусчатку, пузырясь. Ближайшие здания сложились, ломая этажи, рушась и поднимая тучу пыли. В ужасе кричали выжившие, в небо взмыло облако перепуганных птиц.

Смрад корицы накрыл меня, отбивая нюх и вкус.

Глаза у Оделии были белёсые, губы лиловые, и, схватив за рукав, она потащила меня вниз, к реке.