— Конечно. Через несколько минут. Я хочу показать моей спутнице вид на реку.

— Как вам будет угодно, риттер, — снова поклонился Фридрих. — Выделить вам лакея для сопровождения?

— Я помню дорогу.

— Очень хорошо, риттер. Я оставлю дверь открытой. Проходите сразу в гостевую столовую. Всё будет готово.

— Между прочим я голодна, — шепнула Элфи, когда мы отходили. — Что там у этой реки, когда в столовой могут быть печеньки?

Из-за повозки гостей вышел человек. И надо сказать, что мы удивились друг другу. Я уставился на Ларченкова, а он на меня. Затем этот медведь направился к нам.

Он как Голова в какой-то мере. У них есть общее — их лица не меняются. И если Тим показывает миру флегматизм, то росс кажется мрачным букой.

Его маленькие глазки пробежались по Элфи. Снизу доверху, зацепившись за фигуру, что, конечно, тут же у меня вызвало раздражение.

— Что ты здесь забыл, Люнгенкраут?

— Нет-нет, родной. Мы не в Иле и не друзья, так что не забывайся. — Мой тон был жёсток.

Он пошевелил сжатыми челюстями, показывая, как ему не нравятся мои слова, но сказал:

— Простите, риттер. Я не ожидал этой встречи и повёл себя грубо.

— Прощаю, — смилостивился я и пошёл себе дальше, увлекая за собой Элфи.

— Это ещё кто? — Она не удержалась, чтобы не оглянуться на человека в высокой шапке. — Он же лошадь одной рукой поднимет! Ну ничего себе! Кто его кормит?

Полагаю, я знаю кто. И полагаю, знаю, кого принимает сейчас бабка. Ин-те-рес-но. Ненавижу тесный Айурэ.

— Ларченков. Я рассказывал.

— Точно. — Девчонка снова обернулась. — Он слуга Кобальтовой колдуньи. Она здесь?

— Тщ-щ. Давай потом. Вон причал.

Мы вышли к Эрвенорд. На противоположном, далёком берегу вырастала мрачная стена Шварцкрайе. Зеркало висело в небе бронзовой полосой, отражая облака. Я свернул на узкую, посыпанную белым щебнем дорожку.

Он хрустел под подошвами, вёл нас через разросшиеся заросли белых и розовых рододендронов, на маленькое пространство, где из коротко подстриженной травы торчали гранитные птичьи перья, на каждом из которых восседала статуэтка галки, птицы, что по нашим поверьям уносит к Рут души умерших.

Перьев здесь было шесть. Мать, отец, дед, прадед, прабабка и то, что предназначалось Рейну, хотя я и возражал против этой могилы.

Элфи подалась вперёд, читая имена, высеченные в камне. Поняла, посмотрела на меня с грустью.

— Жаль, что я не успела их узнать.

— Жаль. Но я помню лишь отца, да брата. Счёл, что ты должна увидеть маленькое кладбище моей семьи.

— Спасибо, для меня это важно. — Она закрыла зонт и отломила от ближайшего куста цветущие бледно-розовые кисти, положив их у каждой из могил. Затем вложила свою ладонь в мою, чуть сжала, выказывая поддержку. — Он может быть жив. Тогда, если мы найдём его, Рейн придёт и посмеётся над своим пером и галкой.

— Хотел бы я верить. Но точно верю в одно — узнаю правду уже скоро.

Надо только пробиться к Оделии. Завтра. Попытаю счастья на Гнилостных боях. Мы постояли ещё немного, слушая стрёкот цикад, затем я сказал:

— Идём. А то Фридрих небось уже по второму разу греет чай.

Я услышал, как наверху закрылась дверь библиотеки, а затем раздались шаги на лестнице. Лакей провожал гостью.

Элфи трескала имбирное печенье с солью, тосты с запечённой форелью и пила чай из широкой фарфоровой чашки, расписанной лазурными бабочками. Я же вышел в холл и увидел Иду Рефрейр.

Забавно, как Айурэ меняет людей. Или Ил. Смотря с какой стороны взглянуть.

За краем Шельфа мы всегда в грязной одежде, чумазые, пахнущие потом, чужой, а иногда и своей кровью. Страдаем или от голода, или от холода. Мучаемся тревогой, страхом. Спим урывками. А здесь…

Здесь мы преображаемся. Женщины уж точно.

Ида Рефрейр, с высокой причёской, в ярко-синем платье, расшитом ветвями цветущей мимозы, чуть приподнимая юбки, так, что были видны атласные туфельки, спускалась по ступеням вниз. Драгоценности на ней — опаловые серьги и подвеска — удивительно ей шли.

В свете солнца волосы были не мышиными, как мне показалось в андерите, а светло-русыми, а карие глаза не такими уж и тёмными.

Симпатичная. Я не мог этого не отметить. Пускай она и ростом выше большинства знакомых мне женщин.

Увидев меня, Ида потрясённо остановилась, и сопровождавший её лакей бабки затоптался на месте.

— Риттер Люнгенкраут? Вы ли это?!

Вряд ли она забыла, что там, в андерите, мы общались на «ты». Но здесь не то место для подобной «близости» между малознакомыми людьми. Только не в родном доме.