Я склонился над телами. Погибших было, кажется, пятеро (во всяком случае, среди фрагментов я нашёл пять голов), но ни у одного не нашлось целых ружей. Плодожоры, порядком разозлённые сопротивлением, разгрызли челюстями все «огненные палки», что плевались в них, прежде чем уйти наверх.

Клинков у погибших, к сожалению, не нашлось. Так что я остался с вилами, посетовав про себя на жестокую насмешку судьбы.

Подъёмник вздрогнул и медленно начал опускаться. Мы с Капитаном переглянулись, а затем не сговариваясь бросились назад. Всё же слишком мало в нас веры в человечество, особенно когда вокруг творится ерунда на радость совам.

Мало ли кто идёт по нашу душу. Не желаю умирать с глупым лицом, встретив кого-нибудь вроде Горького Дыма.

Мы нырнули в дальнюю камору барабана — широкую тёмную нишу, заканчивающуюся тупиком-створкой.

Но это был не Светозарный. Шестеро в одежде уборщиков павильона, вооружённые короткими егерскими ружьями. Вышли, рассыпались двойками, застыв. Двое целились прямо в нас, точнее, во мрак.

И, признаюсь, это было довольно странное зрелище. Отчего странное? Да всё просто. Ребята, которые должны убирать навоз да подкладывать корм в загоны, не носят ружья егерских полков и не двигаются без команд столь слаженно, зная свою пару и задачу.

Сразу понятно, что у них имеется военный опыт, и возникает вопрос, к чему это незнакомцы решили устроить маскарад.

Они не шевелились, подъёмник, гудя, ушёл вверх, и я забыл дышать, пока он снова не спустился. Двое пришедших, одетых столь же обычно для этого места, встали за спинами стрелков, и невысокий парень со стрижкой «под горшок», придававшей ему донельзя нелепый вид, проронил:

— Двух плодожоров прибили, один вырвался в город. Времени немного. Мозготряс больше не представляет угрозы. Давно должен обожраться и теперь спит. Я не чувствую его силы. Найдите его, мне нужна выжимка. Если кто-то еще дышит и увидит вас, добейте. Вперёд.

Пары разделились, двинулись в разные стороны. Без суеты, но немедля. К одной из них, устремившейся влево, присоединился говоривший, а молчащий, встав на платформу, поднялся наверх.

— Как интересно. — Капитан едва ли не мурлыкал. — Занимательные ребята пришли ради мозготряса. Выжимкой, полагаю, назван мешок в его мозгу, где хранится энергия тех, кого он убил.

Угу. Хорошая штука. И редкая.

— Они не оставят нас в живых.

Ясно даже дятлу, что не оставят.

— Бвое пропфих семерых. — Речь постепенно восстанавливалась, хотя перед левым глазом всё ещё плавало тёмное пятно.

— Будем действовать тихо.

Мне нравилось, что командир «Соломенных плащей» порой ведёт себя словно безумец. С ним не соскучишься. Полностью поддерживаю его кровожадность.

— Надо уничтожить лишь тройку. Тот, что спустился вторым и пошёл с парой, колдун. Видел у него солнцесвет? Нам нужен цветок.

Я осклабился, полагаю довольно жутковато, судя по тому, что половина лица не слушалась. Прекрасный план. Забрать солнцесвет и передать его Иде. Кобальтовая колдунья — наш лучший вариант в сложившихся обстоятельствах.

— Оставь вилы. Они неуклюжие. — Август приподнял штанину и извлёк из ножен на голени узкий нож с небольшой кривизной клинка. — На тебе колдун. Заткни его сразу.

Мог бы и не учить. В любом боевом отряде в первую очередь следует выбивать носителей ветвей.

Они шли шагах в тридцати, мы тенями крались за ними по пятам, постепенно сокращая дистанцию. Удивительно, что в такие моменты кажется, будто ты издаёшь сотню громких звуков, которые никогда не замечаешь в обычное время. Опилки шуршали, я дышал слишком громко, одежда шелестела. Я то и дело вскидывался, ожидая, что кто-нибудь из них вот сейчас обернётся, и молился чтобы из смежного коридора не появилась другая группа стрелков.

Мало ли как они там плутают и куда в итоге выйдут.

Капитан, проклятущий совиный сын, двигался параллельно мне с рожей человека, совершающего утренний моцион, дабы нагулять аппетит перед завтраком. Я, пожалуй, завидую его вечной невозмутимости. Наверное, это такая уникальная способность благородных блондинов — плевать на опасные события, которые происходят рядом. Фарфоровые куклы, которых не касаются земные беды — вот он из какой породы.

Я опередил Августа на несколько секунд.

Колдун, за спиной которого я оказался, почувствовал движение, начал поворачиваться, и я вогнал клинок ему в шею.

Не скажу, что я жесток. Жестокость — оружие, которое часто ранит тебя столь же больно, как и врага. Пускай ты и не сразу замечаешь эти раны. Я рос довольно добрым, можно сказать, жалостливым ребёнком. Но семейная школа Фрок сильно закалила меня излечив от уверенности, что в мире существует лишь любовь, добро, справедливость и этим с тобой готов делиться каждый прохожий. А Рейн и вовсе выжигал из меня «мои слабости» целенаправленно, чтобы я мог выжить в Иле.