О сумрак смерти, знаменье предела Всех вражеских душе и сердцу бед, Конец печалей, верное лекарство,

Ты можешь врачевать недуги тела, Унять нам слезы, скинуть бремя лет И гнать от беззаботности коварство.

57

1

Невелика цена тому... . . . . . . . . . . . . . . . Ты б увидал свой лик в моем, Во всей его красе и благостыне, Когда б не слеп в избытке света ныне.

2

Никто желанной воли не найдет До той поры, пока не подойдет К пределам жизни и искусства.

3

В такой злосчастной доле мне ваш лик Несет, как солнце, то рассвет, то сумрак.

4

Хоть счастлив я твоим благоволеньем, Страшусь его, как гнева твоего, Затем что крайностью его Любовь опять смертельным бьет раненьем.

5 Другой стреле удастся ли вперед - не знаю, . . . . . . . . . . . . . . . Но рок сильней, чем мой исконный навык.

6

Что должен? Что могу? Иль чем. Любовь, Еще доймешь, пока есть в жилах кровь? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Скажи ему, что вновь и вновь Ты злой звездой теснишь его заботы... . . . . . . . . . . . . . . .

58

Я заточен, бобыль и нищий, тут, Как будто мозг, укрытый в костной корке, Иль словно дух, запрятанный в сосуд;

И тесно мне в моей могильной норке, Где лишь Арахна то вкушает сон, То тянет нить кругом по переборке;

У входа кал горой нагроможден, Как если бы обжоре-исполину От колик здесь был нужник отведен;

Я стал легко распознавать урину И место выхода ее, когда Взгляд поутру сквозь щель наружу кину;

Кошачья падаль, снедь, дерьмо, бурда В посудном ломе - все встает пределом И мне движенья вяжет без стыда;

Душе одна есть выгода пред телом: Что вони ей не слышно; будь не так Сыр стал бы хлебу угрожать разладом;

С озноба, с кашля я совсем размяк; Когда душе не выйти нижним ходом, То ртом ее мне не сдержать никак;

Калекой, горбуном, хромцом, уродом Я стал, трудясь, и, видно, обрету Лишь в смерти дом и пищу по доходам;

Я именую радостью беду, Как к отдыху, тянусь я к передрягам Ведь ищущим Бог щедр на маету!

Взглянуть бы на меня, когда трем Магам Поют акафисты, - иль на мой дом, Лежащий меж больших дворцов оврагом!

Любовь угасла на сердце моем, А большая беда теснит меньшую: Крыла души подрезаны ножом;

Возьму ль бокал - найду осу, другую; В мешке из кожи - кости да кишки; А в чашечке цветка зловонье чую;

Глаза уж на лоб лезут из башки, Не держатся во рту зубов остатки, Чуть скажешь слово, крошатся куски;

Лицо, как веер, собрано все в складки Точь-в-точь тряпье, которым ветер с гряд Ворон в бездождье гонит без оглядки;

Влез в ухо паучишка-сетопряд, В другом всю ночь сверчок поет по нотам; Одышка душит, хоть и спать бы рад;

К любви, и музам, и цветочным гротам Мои каракули, - теперь, о страх, Кульки, трещотки, крышки нечистотам!

Зачем я над своим искусством чах, Когда таков конец мой, - словно море Кто переплыл и утонул в соплях.

Прославленный мой дар, каким, на горе Себе, я горд был, - вот его итог: Я нищ, я дряхл, я в рабстве и позоре.

Скорей бы смерть, пока не изнемог!

59

Резь, лихорадка, боль зубов и глаз...

60

И высочайший гений не прибавит Единой мысли к тем, что мрамор сам Таит в избытке, - и лишь это нам Рука, послушная рассудку, явит.

Жду ль радости, тревога ль сердце давит, Мудрейшая, благая донна, - вам Обязан всем я, и тяжел мне срам, Что вас мой дар не так, как должно, славит.

Не власть Любви, не ваша красота, Иль холодность, иль гнев, иль гнет презрений В злосчастии моем несут вину,

Затем, что смерть с пощадою слита У вас на сердце, - но мой жалкий гений Извлечь, любя, способен смерть одну.

61

Как из скалы живое изваянье Мы извлекаем, донна, Которое тем боле завершение, Чем больше камень делаем мы прахом, Так добрые деянья Души, казнимой страхом, Скрывает наша собственная плоть Своим чрезмерным, грубым изобильем; Лишь ты своим размахом Ее во мне способна побороть, Я ж одержим безводьем и бессильем.

62

Здоровый вкус разборчиво берет В первейшем из искусств произведенья, Где тел людских обличье и движенья Нам глина, мрамор, воск передает.

Пусть времени глумливый, грубый ход Доводит их до порчи, разрушенья, Былая красота их от забвенья Спасается и прелесть бережет.

63

Надежная опора вдохновенью Была дана мне с детства в красоте, Для двух искусств мой светоч и зерцало. Кто мнит не так, - отдался заблужденью: Лишь ею влекся взор мой к высоте, Она резцом и кистью управляла.