Кстати, чесменскую свою славу Россия долго ещё использовала для демонстрации соседям силы и богатства империи. Любопытный нюанс: немецкому художнику Якобу Хаккерту была заказана целая серия батальных полотен о победе над турецким флотом. Получился целый живописный комикс из шести сюжетов: самые драматические моменты сражения один за другим. Ради этого с Хаккертом поделились воспоминаниями и Алексей Орлов, и Спиридов, и Грейг. Но немец жаловался, что никогда не видел, как горит корабль, и не знает, как это живописать. И тогда по приказанию Екатерины II на рейде итальянского порта Ливорно один из русских кораблей был взорван – картина, потрясшая европейцев. Расточительность русского правительства поразила великого поэта Гёте, но с точки зрения императрицы не стоило скупиться, чтобы ещё раз напомнить Европе не только о Чесме как символе силы русского флота, но и о богатстве российской казны, не жалеющей настоящего боевого корабля, будто это игрушечная моделька…

Настал звёздный час Алексея Орлова. Можно сказать, что в чём-то он даже превзошёл старшего, Григория, или хотя бы сравнялся с ним. Честно говоря, Григорий, хоть и выше в иерархии имперской, но влияние его уже не столь безгранично, как когда-то, потому что государыня, кажется, начинает понемногу отдаляться от него.

Во взаимоотношениях братьев, впрочем, нет ревности и соперничества, не подумайте: Орловы на удивление дружны всю жизнь, без этого им было бы и не уцелеть, не выстоять в стае лихих «кондотьеров» того века. Братья держатся друг за друга, беспокоятся друг о друге, где можно – друг друга продвигают.

Хотя и без рекомендаций Григория Её Величество понимала, на что способен младший брат её фаворита. Екатерина знает графу цену, знает, что это человек решительный и целеустремлённый до безрассудства. Откуда такая репутация? На то – отдельный, особый сюжет.

Ранним утром 28 июня 1762 года в Петергоф, нещадно пыля, врывается экипаж. Лошади в мыле и еле дышат. Из экипажа вываливается румяный гигант и бежит к деревянному флигелю возле приземистого одноэтажного Каменного корпуса, который скоро переименуют в Екатерининский. Переименуют – конечно, если состоится то, что задумали рослый гвардеец и его товарищи.

Здесь, во флигеле, живёт бывшая принцесса София Ангальт-Цербстская, ставшая в браке с Петром III великой княгиней Екатериной Алексеевной.

Обычное место её обитания – Елизаветинский дворец на Мойке. Поначалу это был небольшой усадебный дом для супруги Петра Великого – с видом на пространство, которое сегодня всем известно как Марсово поле, а тогда звалось Царицыным лугом. Дом был увенчан башенкой с золочёным шпилем и из-за неё носил название «Золотые хоромы». Екатерина Алексеевна это уютное, но слишком патриархальное здание не застала – оно было перестроено знаменитым Б. Ф. Растрелли ещё в 40-е годы «с крайним поспешанием». «Поспешание» было объяснимо тем, что 25 ноября 1741 года произошёл дворцовый переворот, в результате которого императрицей стала дочь Петра Великого Елизавета Петровна. Ей и досталось творение Растрелли, которое сам архитектор описывал так: «Это здание имело более 160 апартаментов, включая сюда и церковь, зал и галереи. Всё было украшено зеркалами и богатой скульптурой, равно как и новый сад, украшенный прекрасными фонтанами». Это он ещё не упомянул богатый декор светло-розовых фасадов, пышные подъездные портики и фигурные лестницы, статуи и вазы на фронтонах и балюстраде. Пространство до Мойки Растрелли украсил цветочными партерами с бассейнами сложных очертаний – Версаль да и только.

На судьбе этого места, однако, заметно сказались перипетии истории дома Романовых: творение Растрелли до нашего времени не сохранилось. Сын Екатерины II, Павел I велел «за ветхостью» снести тот самый Летний дворец Елизаветы Петровны, в котором сам родился, а вместо него возвести другую императорскую твердыню, в своём «рыцарском» вкусе. И окрасить новый Михайловский (он же Инженерный) замок – якобы – в цвет перчатки, оброненной на балу его фавориткой. Говорят, что при закладке нового дворца Павел заявил: хочу-де умереть на том же месте, где и родился.

Многие его затеи не сбудутся, но не эта: он действительно будет убит заговорщиками в Инженерном замке – не спасут ни ров, ни разводные мосты… Поистине, история умеет рифмовать!

Между прочим, самый представительный зал Летнего дворца назывался Тронным – как бы на что-то намекая бывшей принцессе, муж которой стал после кончины Елизаветы Петровны самодержцем.

Но сейчас Екатерина находилась не во дворце с Тронным залом, а в скромном флигеле Петергофа – лишь бы подальше от супруга. Недавно у них произошла очередная размолвка. Да ещё какая!

На торжественном обеде Пётр III предложил стоя выпить тост за здоровье императорской фамилии. Екатерина не поднялась при этом тосте. Её спросили – почему, она ответила, что императорская фамилия состоит из Петра III, её самой и наследника Павла, следовательно, вставать в присутствии императора она не обязана, так как равна ему по положению. Да ещё и нелестно отозвалась о ближайших родственниках императора – герцогах Гольштейнских, которые также считались частью императорской фамилии. Для бывшей принцессы далеко не самого знатного европейского рода это, может быть, и было слишком смело, но Екатерина Алексеевна успела утвердиться в понимании могущества династии Романовых, с которой теперь породнилась: она ведь прилежно изучала, в том числе, и историю страны, над которой Божьим промыслом призвана царствовать. К тому же успела обрасти преданными друзьями из русских… Пётр III был так разъярён, что при гостях крикнул жене: «Folle!» – «Дура!»

Теперь она – в Петергофе, а он «жил и пьянствовал» в Ораниенбауме.

В кавычках – сведения, которые можно почерпнуть из письма Екатерины к Станиславу Понятовскому, которое издаётся в составе её «Собственноручных записок». Правда, верить всему, что она писала о тех днях 1762 года, как и о предшествующем периоде, затруднительно. Правильнее читать между строк – и тогда перед читателем встанет «собственноручная» же презентация императрицы, её характера. А уж о пребывании Петра в Ораниенбауме она могла совершенно достоверно знать лишь, что он там «жил», а не то, что он ещё и «пьянствовал». О каких-либо добродетелях императора мы никак не можем узнать от его супруги – учитывая их взаимоотношения. Мы никаким образом не желаем идеализировать образ Петра III. Просто, объективности ради, ещё раз подчёркиваем накал отношений между супругами.