— Вот он! Лови! — заорали во всю глотку торговцы и, раскинув руки, двинулись на Грязнова.

— А, продажные твари, Грязнова хотели взять! — Перескочив несколько ступенек, он пнул ногой первого, и тот, по-бабьи ойкнув, покатился вниз; второй, получив затрещину, осоловело смотрел вслед убегавшему Грязнову.

Иван Никифорович перемахнул через ближайший забор, перебежал огород и скрылся в переулке. Через несколько минут он был у потайного хода и, согнувшись, пролез через него. Конь вынес его на равнину. Челяба осталась далеко позади. Прошло три дня. Грязнов отправился на Белорецкий завод, где по слухам должен находиться Пугачев, Грязнов там и встретился с ним. Вместе с Пугачевым брали они Магнитную, Троицк, вместе дрались с Михельсоном. Прошли немалый путь по пылающей заревом войны Башкирии и недалеко от Кундравинской слободы в жестокой схватке с изюмцами закончил свой путь храбрый полковник Иван Грязнов.

Борьба повстанцев с правительственными войсками с приходом Пугачева в горные районы вспыхнула с новой силой. Кайгородов со своими друзьями не мог оставаться равнодушным к тем грозным событиям, которые проходили в Башкирии. Все его помыслы были направлены к одному: как можно скорее влиться в ряды пугачевцев. Не зная устали, он со своим маленьким отрядом пробивался по таежным тропам к Таганаю. Но там Кайгородов нашел лишь холодный пепел от костров. Пришлось повернуть на Сатку, где в то время отряд атамана Белобородова охранял завод от Михельсона. На берегу Большой Сатки простился Даниил со своим другом Ахмедом, который ушел к Салавату. Вместе с храбрым батыром Салаватом Ахмед дрался с Михельсоном на Киче, и тяжело раненный с трудом добрался до деревни Текеево, где и встретился с семьей. Кайгородов с Никитой и Артемом догнали отряды Пугачева на пути в Кунгур.

Потерпев неудачу в бою с правительственными войсками, они двинулись на Осу. Основные силы пугачевцев с боями продвинулись к Волге. Пала Казань. Открылся путь на Москву. Среди ратных людей росла и крепла надежда взять белокаменную, утвердить на престоле «законного» царя-батюшку и вернуться в родные горы. Но Пугачев повернул в донские степи. Заныло сердце у Даниила. Порой, сидя у походных костров, он уносился мыслями на рудники и заводы, что остались там, за каменной грядой. Сильнее стала побаливать рука от удара офицерским палашом, полученного в бою под Пензой. Мало осталось в отряде работных людей. Многие из них вернулись на Урал защищать заводы и родные очаги от солдат князя Щербакова.

Пугачев продолжал двигаться на Царицын. Во время очередного марша Даниил оказался отрезанным от основных сил и, заметив вражеский отряд, повернул к Волге. С ним были Никита и Артем. Спрятавшись в небольшой балке, они пропустили отряд мимо себя и в сумерках переправились на другой берег реки. Путь был долгий, полный опасностей, и в первых числах августа 1774 года они оказались в родных местах. Но и здесь было мало радости: исход борьбы был уже предрешен.

На заводы стали возвращаться старые хозяева. В Юрюзань вернулся Дурасов. Находился он до этого в дворянском ополчении. С ним были солдаты, посланные князем Щербаковым для наведения порядка.

Во время одной стычки Никита Грохотов попал к ним в руки. Допрос вел Дурасов.

— Что тебя заставило идти к бунтовщикам? — спросил он строго.

Никита со связанными руками стоял перед судейским столом, не спуская мрачно горевших глаз с Дурасова.

— Почему молчишь?

— Что тебе отвечать, барин? Ведь ты все равно ничего не поймешь. — Помолчав, Никита добавил: — Чую, не миновать мне смерти и жалею только об одном, что не прикончил я тебя. А надо бы.

Дурасов съежился, точно от удара, и, овладев собой, пристукнул кулаком по столу:

— Молчать!

— Нет, молчать не буду, — Никита шагнул вперед, — хоть перед смертью я тебе скажу правду: это только зарницы, а буря…

Никита на какой-то миг задумался и затем произнес твердо:

— Буря еще впереди!..

Утром Никиту Грохотова повесили вместе с другими захваченными пугачевцами.

Кайгородову и Артему удалось скрыться от расправы. Дня за два до смерти Никиты Даниил пробрался ночью к дому Усольцева и, постучав в окно светелки, где спала Фрося, стал ждать. Открылась створка.

— Фрося, это я, — зашептал он торопливо, — выйди на улицу.

Девушка осторожно прошла избу, где спали родители и открыла калитку. Взяв ее за руку, Даниил отошел с ней к плетню.

— Показываться мне в Юрюзани нельзя. Везде солдаты. Скрываюсь вместе с Артемкой в тайге. Если люб я тебе, — при этом рука Даниила слегка задрожала, — выходи завтра, как стемнеет, за околицу, к старой дороге, уедем в Зауралье и там обвенчаемся.

Даниил с надеждой посмотрел на девушку.

— А как с Дормидоном? Ведь ты знаешь, сколько он сделал добра для нас.

— Что ж, приходи вместе с ним, лошадей достанем.

Заслышав скрип двери, Фрося шепнула:

— Жди, — и поспешно юркнула в калитку.

Даниил, прижавшись к плетню, как бы слился с темнотой ночи.

День для девушки прошел в мучительной тревоге. Ей было жалко родителей. Знала, что плакать будет мать, горевать отец. Хотя и суров он был с ней, но по-своему любил.

В тот день она была особенно нежна с матерью.

После обеда родители по обыкновению легли отдохнуть. Девушка долго маячила о чем-то с Дормидоном. Глухонемой одобрительно кивал головой, а когда она ушла в свою светелку, начал готовиться к отъезду.