Шрифт:
Через некоторое время в Челябу вошел отряд де-Колонга.
ГЛАВА 33
Основные силы пугачевцев, не снимая осады Челябы, отошли к деревне Шершневой. Грязнов созвал совещание своих сотников. В большой избе было тесно.
— Все в сборе? — Иван Никифоровым окинул взглядом собравшихся.
— Наума Невзорова не видно, — произнес кто-то хмуро.
— Похоронен с почестями, — сурово ответил Грязнов, — по убиенному панихиду попам заказал. — И, подняв глаза к иконе, набожно произнес: — Все под господом ходим. Сегодня живы, а завтра нет. — Помолчав, Иван Никифорович продолжал: — Вот что, детушки. Думаю я своим скудным умишком завтра опять приступить к Челябе. Деколонко этот самый сидит теперь, как мышь в крупе. Пожалуй, и турнуть его пора. Как ты, братушка? — серые глаза Грязнова остановились на Туманове.
— Крут бережок, зато рыбка хороша. Надо брать крепость, — сказал тот решительно.
— Отсиживаться здесь не дело, — отозвался стоявший рядом с Тумановым сотник Тимофей Тараканов.
— Волка бояться, в лес не ходить, — сказал кто-то громко.
— Стало быть, так, детушки, — поднимаясь с лавки, заговорил Грязнов. — Утре навалимся на Челябу. Только уговор такой, — возвысил он голос, — чур не робеть. Раз чужую бороду решили драть, так своей нечего жалеть. Так я говорю или нет?
— Веди нас, Иван Никифорович. Кончать надо с супостатами! — выкрикнул выборный сотник из слободы Чумизской, сухопарый мужик Лаптев.
Военная обстановка в Исетской провинции была благоприятной для пугачевцев. Жители сел, деревень и станиц охотно принимали посланцев Пугачева, изгоняли старых управителей, ставили своих и шли в отряды повстанцев. Волнения крестьян перекинулись и в глубь Зауралья. Крепость оказалась как бы островком среди бушующего моря народного восстания.
В конце января полковник Грязнов вновь подошел к Челябе. Но и на этот раз он потерпел неудачу. Крепость не сдавалась. Иван Никифорович окружил ее таким плотным кольцом, что волк не проскочит и ворон не пролетит. Защитники крепости стали чувствовать недостаток в провизии. Генерал де-Колонг оказался как бы в ловушке. Трусливый по натуре, он долго сопротивлялся советам своих приближенных — сделать вылазку, прощупать силы пугачевцев и достать провиант. Так в бесплодных разговорах прошло несколько дней. Наконец генерал уступил, и утром первого февраля со стен крепости загремели орудия, прикрывавшие пехоту, которая шла в наступление на пугачевцев.
Артиллерийская канонада не умолкала. Не ожидавший вылазки гарнизона, Иван Никифорович сначала растерялся. Выскочил из избы и полуодетый сел на первую попавшуюся лошадь. Мимо него с криком проносились башкирские всадники, рассыпаясь кто куда. Вскочив на пригорок, где стояли пушки, он яростно выкрикнул:
— Бей супостатов!
Пушкари завозились возле орудий. Рванув с силой повод коня так, что тот, поднявшись на дыбы, повернулся на одних задних ногах, Иван Никифорович ринулся к крепости. Сдерживая натиск солдат, там уже дрались работные люди кыштымского и каслинского заводов. К ним на помощь спешили атаман Михаил Ражев и Кайгородов со своими отрядами. Бой разгорался. Подоспели и другие отряды пугачевцев. Прорыв де-Колонгу в тот день не удался. Но Грязнов потерял сто восемьдесят человек и два орудия.
Прошло несколько дней. Пугачевцы заняли город Курган. Восстание уже захватывало районы Тобола, Исети и перекинулось на Тюмень. Генерал де-Колонг, наконец, решил оставить крепость и двигаться на Шадринск. Восьмого февраля он вместе с воеводой и купечеством вышел из крепости и, не принимая боя, спешно направился к Далматовскому монастырю.
В Челябу вступили пугачевцы.
В один из февральских дней к бывшему государеву дому, где жил теперь Иван Никифорович, привели группу пленных. Среди них находился сын сотника Ниже-Санарской крепости Федор Сутормин. Его отец был убит пугачевцами.
— Желаешь принять присягу законному царю-батюшке Петру Третьему? — спросил Грязнов Сутормина.
— Он не царь, а ворюга, беглый казачишка Емелька Пугачев! — подавшись всем корпусом к судейскому столу, выкрикнул Федор.
Лицо Ивана Никифоровича потемнело. Не спуская горевших ненавистью глаз с Сутормина, он медленно начал вытаскивать шашку из ножен.
— Повтори, что сказал?
— Самозванец твой царь.
Грязнов со стуком опустил шашку в ножны и, повернув голову в сторону Кайгородова, произнес властно:
— Пиши: на виселицу!
Федора выволокли из избы. Грязнов со своей свитой вышел на крыльцо воеводского дома и, запустив пальцы в бороду, угрюмо посмотрел на группу приговоренных к повешению. Наступила очередь Федора. Сын сотника истово перекрестился, отстранил слегка палача и сам подставил высокий табурет под веревку. Затем не спеша взобрался на него и, просунув голову в петлю, оттолкнулся от подставки.
Но тут случилось неожиданное. Петля оборвалась, и Федор упал.
— Черти, петлю даже как следует сделать не могут, — отряхивая снег, произнес он сердито.
Толпа зашумела.
— Помиловать!
— Не виновен!
— Злому — смерть, а доброму — воскресенье! Иван Никифорович в удивлении размышлял: «Диво. Ведь жив парень остался. Не перст ли тут господень?» — Но вспомнив, как пленник честил царя-батюшку, вскипел:
— Накидывай другую!
Произошло невероятное: Сутормин опять сорвался с петли. Толпа замерла в страхе. Иван Никифорович и сам почувствовал, как холодные мурашки забегали у него под рубахой.
— Отпустить на волю, — произнес через силу Грязнов и поспешно удалился в дом.