– Если бы он свалился в яму и напоролся на прут, его бы так и нашли с торчавшим в шее прутом. Но, судя по фотографиям, он просто лежал на этой стальной паутине.

– Ах, какой вы! А ещё следователь! Пардон, оперативник. А если рана была не смертельной? И он с этого прута смог слезть? А потом кровь хлынула, и сил выбраться из ямы у него не хватило. Не подумали об этом?

– Подумал, – медленно произнёс Хозин, смотря поверх плеча собеседника. – Однако рана была глубокой. Любой человек, напоровшись на такую арматуру, умер бы сразу.

Патологоанатом жалеючи посмотрел на собеседника.

– Эх, Виктор Геннадьевич, Виктор Геннадьевич… Я за годы вскрытий на такое насмотрелся – когда рассказываю, никто не верит, за баечника принимают. Потому и не люблю рассказывать. У каждого из нас такой порог выживания – только диву даёшься. Ну не любит человек умирать. Тяжело умирает. Привозят, бывало, бабульку, которая под грузовик попала – всё переломано: рёбра, суставы, одна рука в фарш, нога вывернута. Так она на адреналине ещё приподняться сумела и клюку свою метнула в сторону машины. Сам на видео видел, словам бы не поверил. Так то бабка за восемьдесят. А дирижёр – наш ровесник.

– Может, он хотел умереть.

– Странный способ самоубийства – в парке прыгать в заснеженную яму на железные прутья.

– Вы меня не поняли. Может, он просто хотел умереть и отказался бороться за жизнь.

– Тогда бы так и остался с прутом в горле. Беспредметная дискуссия. Кроме того, вряд ли кто-то согласится просто так помирать в грязной яме. Глупо слишком.

– Люди разные бывают. Но я согласен с вами – такая версия не исключена. Значит, номер один под вопросом?

– Под вопросом.

– А Федотенко и Емельянова?

– Здесь всё просто: проникающее ранение, колотое, довольно глубокое. Удар нанесён в обоих случаях сзади, как теоретически могло быть и в случае с дирижёром, в том случае, разумеется, если это всё-таки было убийство. Удар один, сильный и точный. Видно, что человек тренировался и отточил движение. Действовал хладнокровно. Рост – около 170–175 сантиметров. Сужу по углу удара. Был ниже Федотенко и примерно одного роста с Ермолаевой.

– Емельяновой. Не баскетболист он.

– Не баскетболист, да. Что ещё? Следов борьбы, синяков, ссадин на телах нет.

– А у дирижёра?

– Есть парочка. Но учтите, что он уже умирал после падения в яму, и процесс образования гематом пошёл несколько по иной схеме. Что ещё? У дирижёра было здорово изношено сердце. Такие тонкие волокна – удивляюсь, как его ещё не хватил инфаркт. Аорта сильно увеличена была – нечасто такое видел. Видел, конечно, но нечасто. Женщина много курила – лёгкие чёрные. Впрочем, много ли – мало ли, трудно сказать. У курильщиков лёгкие всегда чёрные.

– Дирижёр тоже курил.

– Правда? А лёгкие не такие грязные, как у женщины, хотя он и старше. Странно. Может, бросал. Или закурил позже. Педофил ваш был, в принципе, здоровым человеком. В физическом отношении, конечно.

– Притом что отсидел в тюрьме восемь лет.

– Да, вот так и рушатся мифы. А может, просто такая мразь, что у него заживало всё как на собаке. Ведь он был самый молодой из троих. Содержимое их желудков вас интересует?

– Меня всё интересует.

– Я к тому, что эта тема не к столу. Дирижёр последний раз, насколько помню, ел омлет, он практически переварился, но такая пища вообще быстро переваривается. Ещё я нашёл корки чёрного хлеба…

Конец ознакомительного фрагмента.