Голос говорившего с ним по телефону ему, однако, понравился. Ровесник, скорее всего. Сухой какой-то голос, слова будто цедит, но не сквозь зубы, вопреки известному штампу, а как будто фильтруя, обдумывая. Это пришлось Кагарлицкому по душе настолько, что неожиданно для самого себя он предложил звонившему приехать к нему прямо домой.

Переставляя на кухне чашки, он задумался, надо ли спуститься в магазин и прикупить что-нибудь к чаю. Спускаться никуда не хотелось, прошедший день дался ему нелегко. Заполнял и заполнял отчёты по итогам прошлого года. Успеть бы к концу квартала. Лучше бы вскрытия одно за другим. Сейчас хотелось просто насладиться нечасто бывавшей в квартире тишиной. Поэтому, пожав плечами, он ограничился тем, что нарезал в чашки лимон и добавил пару кусочков имбирного корня. На улице слякоть, валит мокрый снег с дождём. Вообще, погода мерзотная.

Висевшая около входной двери трубка домофона издала громкий писк, совпавший со щелчком отключившегося вскипевшего чайника. Вытерев руки о полотенце, он убавил с помощью пульта звук работающего на кухне для фона телевизора и прошёл в прихожую.

– Кто? – сказал он, нажимая кнопку на корпусе устройства.

– Созванивались с вами. Хозин, – донеслось из динамика. – Здравствуйте.

– Заходите.

Голос, искажённый динамиком, звучал несколько иначе, чем по телефону, но слух автоматически отметил характерные особенности речи говорившего: ровный тон, небольшая хрипота, между словосочетаниями короткие паузы, как будто говоривший собирается с мыслями.

Стоя у открытой двери, он попытался представить, как выглядит его сегодняшний гость. Высокий, сухощавый, скорее всего. Лицо как топор, востроносый. И благородная седина на немного длинноватых волосах.

Двери лифта разошлись, выпустив из себя пассажира, и Кагарлицкий понял, что попал пальцем в небо. Вышедший на площадку человек был не намного выше его самого, но весил, наверное, раза в два больше. Фигура настолько напомнила Кагарлицкому его собственную, доставлявшую патологоанатому множество тайных терзаний до тех пор, пока он не взял себя в руки и не начал бегать по утрам, что это даже показалось немного комичным. Сходство дополняла большая залысина на голове (сам патологоанатом стригся налысо).

Да, телосложение было похожим на телосложение прежнего Кагарлицкого, сразу видно, гость спортом себя тоже мучить не любил. А вот лицо… Да уж, лицо…

В отличие от глаз патологоанатома, которые, казалось, пяти секунд не могли сосредоточиться на одном предмете, глаза пришедшего смотрели не отрываясь, почти отрешённо. В сочетании с широким носом и ртом внешность впечатляла. Нижней челюсти, гладко выбритой, но покрытой складками обрюзгшей кожи, пошла бы широкая, окладистая борода. Хотя именно эта деталь могла бы превратить просто необычную внешность в отталкивающую и даже уродливую.

Тусклые, почти бесцветные глаза неторопливо обежали Кагарлицкого, мельком глянули поверх его плеча вглубь квартиры, губы слегка дёрнулись.

– Александр Иванович?

– Виктор Геннадьевич?

– Я. Очень приятно.

Их пальцы на мгновение встретились, рукопожатие вышло вялым, нерешительным, как будто каждый из его участников сам толком не знал – есть ли смысл во взаимном сжимании верхних конечностей.

– А где ваш напарник?

– Напарник?

– Ну, тот парень, который прилетел вместе с вами?

– Откуда вы знаете о нём?

– Администратор в гостинице, где вы остановились, родственница моей коллеги. Город у нас такой – все друг друга знают. Но вы проходите. Не на площадке же будем стоять.

В прихожей гость, разувшись, спросил, где ванная комната. Кагарлицкий показал ему пальцем на приоткрытую белую дверь.

– Свет включается внутри, по правую руку, – крикнул он вслед, а сам пошёл на кухню разливать чай.

Гость мыл руки основательно, не торопясь. Выйдя и аккуратно прикрыв за собой дверь, он произнёс:

– Я о бирюзовое полотенце вытер, оно как раз на уровне рук висело, Правильно?

– Не совсем, – улыбнулся патологоанатом. – Этим полотенцем жена лицо вытирает. Она у меня немного помешана на косметических масках. Ничего, я новое повешу. Не смущайтесь, лучше угощайтесь. О, в рифму получилось.

Судя по внешнему виду Хозина, он и не думал смущаться. Сев за стол, он отхлебнул большой глоток чая, одобрительно кивнул.

– За лимон – спасибо. Слякоть такая – вчера ноги промочил. Теперь насморк бы не подхватить.

– Да, погода паршивая, – кивнул Кагарлицкий, разглядывая пальцы гостя, выделявшиеся на фоне белой чашки. Пальцы напоминали сосиски, толстые, слегка распухшие. Без колец.

– Вы не женаты? – спросил он. – Трудно, наверное, с семьей при вашей работе.

– Я женат, – отозвался гость, – просто колец не люблю. А работа вовсе не такая сложная, как вы себе представляете. У вас тоже не сахар. А вы женаты?

– Да. У вас жена как к вашей работе относится?

– Привыкла.

– И у меня тоже. А ведь мы чем-то схожи.