В дверях показался монастырский эконом Тихон – тощий, длинный, сутулый пожилой монах. Он язвительно оглядел зал. Едва взглянув на меня, насмешливо склонил голову, и тут же задрал жиденькую седую бородёнку, торопливо прошёл вслед за Фивием и уселся в кресло рядом с ним справой стороны от компьютера.

За Тихоном в дверь боком протиснулся высокий толстый монах Сидор. Прищуренными хитрыми глазками-бусинками быстро осмотрел зал, поклонился и медленно направился к креслу напротив Фивия. Я уже общался с этим монахом. Он курировал верхнее и нижнее поселения при монастыре. Принимал отчёты избранных поселенцами, и одобренных монастырём старост. После моего вступления в должность настоятеля Сидор был первым, кто попросил у меня аудиенцию. Он долго говорил о своей тяжёлой доле, о том, как трудно навести порядок среди поселенцев: ведь они не монахи, и вольны своей волей. Чего он хотел от меня, он так и не сказал, но намекнул, что хорошо бы ему прибавить коэффициент за сложность работы к ЧИВ[2]. Я понял тогда, что Сидор хитёр и дипломатичен, но при этом ищет всегда только свою выгоду.

Вошёл старец, отец Ануфрий – духовник монастыря[3]. Улыбнулся мне и отвесил всем поясной поклон, прошёл и сел возле Сидора.

За отцом Ануфрием потянулись должностные монахи. С кем-то я уже был лично знаком, кого-то знал только по представлению Фивия при вступлении в должность. На скамью рядом с Фистой пристроился Хрон – высокий худой монах, смотритель склепов и регент Ион – управляющий соборным хором – благодушный, маленький, толстенький, почти круглый, человечек.

На противоположной скамье разместились Кирилл – строгий молодой человек, с аккуратно подстриженной бородкой и усами пшеничного цвета, он возглавлял монастырскую школу, открытую для детей поселенцев; Спиридон – заведующий библиотекой – древний старец с мелко подрагивающей головой, должно быть, по возрасту он был самым старшим в монастыре; и Свирид – старший мастер иконописной мастерской – крепкий монах высокого роста, в котором чувствовалась сила.

Последним вошёл Тит – агроном и ветврач монастырского хозяйства. Он потоптался, прикидывая, куда ему сесть, и пошёл к Свириду, который ему дружески кивнул.

Ну вот. Все в сборе. Как раз вовремя: большие напольные часы зашипели и пробили шесть раз. Все встали. Монахи выжидающе смотрели на меня. Я растерянно осмотрелся. Повисла тишина. Я уже открыл было рот, чтобы провозгласить начало собора, как дверь снова скрипнула, и в щель просунулась встрёпанная голова деда Анисима. Он посмотрел на меня вытаращенными глазами и быстро-быстро заговорил:

– Милости прошу! Святые отца, простите Христа ради!

Все обернулись к нему.

– Что тебе, дед Анисим? – спросил я.

– В ухе сильно застреляло. Позвольте отлучиться ненадолго, закапать лекарство? – и он принялся дёргать себя за ухо.

Я спохватился, что забыл снова включить преобразователь, машинально провёл рукой по волосам, глянул на отца Ануфрия и заметил, как он улыбнулся в бороду.

– Иди, конечно, дед Анисим.

– Ты, Анисим, совсем страх потерял, – недовольно сказал Фивий, – позволяешь себе врываться на собор!

Анисим, часто кланяясь, прикрыл за собой дверь.

Пока Фивий ворчал на Анисима, а остальные недовольно качали головами, я незаметно включил преобразователь. И тут же в ухо мне понёсся злой шёпот Анисима:

– Молитву! Молитву читай перед началом собора.

«Да! Точно!», – разговор с отцом Климентием выбил из колеи, и у меня совсем выскочило из головы всё, к чему я готовился. Я вздохнул и начал читать молитву на начинание всякого дела. Разговоры затихли, и монахи, шевеля губами, стали повторять за мной её слова:

– Царю Небесный, Утешителю, Душе истины, Иже везде сый и вся исполняяй, Сокровище благих и жизни Подателю, прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша. Благослови, Господи, и помоги мне, грешному, совершить начинаемое мною дело, во славу Твою.

– Вот! То-то же, а то стой тут, подслушивай, – услышал я в «Ухе» голос деда, и то ли почудилось, то ли на самом деле едва различимое, – вот ведь Линза.

Я вздрогнул и сбился с ритма, но тут же взял себя в руки и дочитал молитву до конца:

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный Безначальнаго Твоего Отца, Ты бо рекл еси пречистыми усты Твоими, яко без Мене не можете творити ничесоже. Господи мой, Господи, верою объем в души моей и сердце Тобою реченная, припадаю Твоей благости: помози ми, грешному, сие дело, мною начинаемое, о Тебе Самом совершити, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, молитвами Богородицы и всех Твоих святых. Аминь[4].

После молитвы все перекрестились и сели.

– Уважаемые члены монастырского собора, – начал я, – сегодня мы собрались на внеочередное заседание в связи со знаменательным событием. Предстоятель Всемирной Христианской Церкви брат Климентий пожелал обратиться к нам со словом.

Я включил компьютер. Через минуту на гранях его, чтобы видели все, появилось лицо Климентия.

– Приветствую вас, возлюбленные братия мои! – начал он.

Все встали, отвесили поясной поклон и снова сели.

– Я постараюсь ненадолго задержать ваше драгоценное время, занятое высокими делами служения Господу нашему Иисусу Христу. Хочу ещё раз от души поздравить настоятеля брата Олафа со вступлением в должность и с его первым монастырским собором. Благословляю его на начинания. А начинания монастырю предстоят великие.