– …Ну что, Артемий, присоединишься к игре? Или макроэкономическая обстановка и стагнация в реальном секторе загнали твой бюджет в ситуацию острого дефицита? В общем-то, как обычно… Ты у нас вечный банкрот, прямо как Руанда. Что ж, могу поправить твоё финансовое состояние, если надо. Знаю-знаю, тебе всегда надо… Так не стесняйся – бери, пока добрый человек даёт. Потом сочтёмся по старой дружбе… – Виталик колюче рассмеялся.

Артём стушевался, вымученно улыбаясь. То, что он не отдаёт долги, не являлось секретом, но говорить об этом вслух было не принято. Артём – при всех недостатках и особенностях – был «свой». Плохой или хороший, но из ближнего круга, в который однажды вошёл и удивительным образом закрепился. Платов «унаследовал» его от разгульного киевского прошлого, но не пытался встроить в свою новую жизнь, когда после затяжной лондонской «командировки» снова осел в российской столице. Однако Артём сделал всё сам, влившись в московскую компанию легко и непринуждённо, будто всегда в ней и был. Сейчас, наверное, полгорода с ним знакомо. И все многочисленные компании принимали этого безобидного пройдоху таким, какой он есть, прощая глупости и мелкие грешки.

Виталик будто бы и не заметил, что заступил за незримую черту. Он просто-таки источал уверенность и вальяжное самодовольство.

– Ладно уж, гулять так гулять: прощаю тебе прежние задолженности. И даже готов открыть новую кредитную линию – вернёшь борзыми щенками… Или отработаешь как-нибудь… – Платов поморщился от этой неказистой саркастичности.

Сейчас Павел Николаевич изучающе смотрел на товарища. С каких это пор Виталик начал вот так разбрасываться деньгами, прощая долги? Нет, он всегда был человеком достаточно успешным, неплохо зарабатывая на антикварных сделках. Да что неплохо – иной посчитал бы его состоятельным: хороший дом за городом, сын в Лондоне, прочие атрибуты достатка. Меж тем Виталик, сколько помнил его Платов, был предельно аккуратен в расходах: попросту деньгами не сорил, не кутил, в игры по-крупному не ввязывался. Не потому, что не мог себе позволить. А потому, что не умел себе позволить. Таким уж уродился.

Настроение у Павла стремительно портилось. И ведь заранее знал, что Виталик не тот человек, с которым надо поправлять моральный дух…

Обсудили размер ставок. По мнению Павла, планку задрали высоковато для дружеской игры, которая задумывалась в качестве развлекательной. Но противостоять разбитному напору Виталика не было сил – они покидали Платова вместе с настроением.

– Ты же у нас в игре признанный профессионал, – пояснил Виталик, – а значит, для тебя хорошая ставка – это и не риск никакой. Скорее знак уважения… тебе с моей стороны, – снова одинокий смех.

Вроде ничего такого Виталик не сказал, однако красноречивым свидетельством тому, что разговор развивается явно как-то не так, служило затянувшееся молчание Артёма: обычно его не заткнуть, а тут неловкая тишина.

Справедливости ради, назвав Платова профессионалом, Виталик не соврал. Карты Павел Николаевич знал практически с детства. Сначала наблюдал за взрослыми: в компании его родителей детей редко отсаживали за отдельный стол, – потом пробовал играть сам; а поднаторев годам к 15–16, начал обыгрывать домашних и знакомых. Когда же прошла ещё пара лет, Платов обнаружил, что его умения позволяют ему участвовать и в играх посерьёзнее, чем он и стал пользоваться, постепенно нарабатывая нужные навыки. Карты приносили деньги – сначала хорошие, потом большие. В итоге игра стала для него работой. В полном смысле этого слова. Ей он посвятил немало лет…

Павел и не заметил, как Артём в какой-то момент словно растворился в пространстве. Вроде только что был здесь – и вот уже его нет совсем. «И правильно сделал, – подумал Павел. – Хорошего вечера сегодня не получится точно».

А ещё промелькнула мысль, что неплохо было бы проучить Виталика. Что-то он уж больно наглый сегодня. И энергию высасывает больше обычного. Но мысль была нелепой, Платов осознавал это отчётливо. Не в той он сегодня форме, не в том настроении, чтобы кого-то чему-то учить.

На пути к профессионализму прежде всего игрок приобретал умение шестым чувством определять, когда стоит вступать игру, а когда случается тот самый «не твой день». И этим тайным для большинства знанием Павел Николаевич овладел в совершенстве. Сейчас опыт подсказывал: ничего путного не выйдет.

Виталик достал колоду, предложив особо не мудрить и играть здесь, пока погода «располагает».

…Они играли уже больше полутора часов, когда Павел окончательно понял: игру нужно побыстрее сворачивать. И не потому, что карта не шла и он несколько раз подряд проиграл. Платов не мог толком сосредоточиться: в голове, будто в улье, роились, мешая своим жужжанием, десятки бессвязных образов. «Жигуль», чиновники – убитые и живые, следователи, британские банкиры и американские инвесторы… Прошлое и настоящее. Лика, Мила, Наташа… Слишком много всего разом.

Пытаясь остановить этот вихрь, Платов выпил больше, чем дозволяют карты. Итог предсказуем: ум потерял остроту, подступала усталость – видимо, сказалось пережитое за последнее время. Виталик же в спиртном себе совсем не отказывал: закидывался виски. Алкоголь придавал ему решительности и дерзости в игре, а язык делал более развязанным.

Павел, наверное, давно бы поддался усталости, если бы не вспышки раздражения, которые провоцировал Виталик. Его действия и слова били будто электрошоком. Пока Павел удерживал эмоции в себе, меж тем чувствуя, что долго это не продлится.

Виталик в равной степени не умел как проигрывать, так и выигрывать.

На протяжении всех полутора часов игры он практически каждый свой успех отмечал с преувеличенной радостью, в которой звучали нотки снисходительности. Виталик словно вёл принципиальную схватку с заклятым противником, оказавшимся неожиданно гораздо слабее, чем ожидалось и помнилось. И чем больше не получалось у Павла, тем большее удовольствие испытывал его партнёр. Причём не пытался этого скрывать. А даже напротив – всячески подчёркивал.