Я бы Габриэлю не возражал, если бы не знал о его дурацкой привычке хвататься за оружие. А сейчас он к тому же находился в высшей степени возбуждения. По меньшей мере мешать он точно будет, а по большей — застрелит меня не раздумывая, если решит, что лечение пошло куда-то не туда.

— Ты будешь мешать…

— Я останусь!

— Ты пойми, ты мешаешь. Мне для активизации дара надо сосредоточиться. Ты будешь отвлекать…

— Я! Не! Уйду! — орал Габриэль прямо мне в лицо.

То ли от его диких криков, то ли просто так совпало, но у его сына снова начались конвульсии. А я продемонстрировал, что тоже умею говорить громко. И убедительно.

— Посмотри на него! Перестань на меня пялиться! На сына своего посмотри! Я могу сделать хуже?! Как ты считаешь — еще хуже ему станет?! Или нет?! Так дай мне попробовать!

Габриэль мне не отвечал. Но и взгляда от моего лица не отводил. Я представлял, насколько ему тяжело смотреть на сына. Ведь это его решения сделали из самого родного на свете человека изуродованного инвалида. Причем дважды. Перейдя на сторону мятежников, адмирал подставил семью под удар. А потом, как будто этого мало, он решил еще и интенсивную терапию провести.

— Если… с ним… что-то, — каждое слово Габриэлю давалось с неимоверным трудом, — произойдет…

Я не стал повторять свой аргумент, что его сыну уж точно хуже не станет. Даже если я совсем облажаюсь, что с ним произойдет? Умрет? Черт его знает, что лучше — смерть или те адские конвульсии, в которых билось его тело.

— Не произойдет, я постараюсь, — не стал я делиться с отцом теми страшными мыслями, которые витали у меня в голове, — я сделаю все, что смогу.

— И даже больше, — с нажимом произнес Габриэль.

— Намного больше, — пообещал я.

Габриэль развернулся, подошел к двери и застыл. Потом убрал пистолет за пояс и, не оборачиваясь, попросил:

— Если не получится, сделай так, чтобы он не мучился.

Не дожидаясь ответа, он рывком открыл дверь и вышел.

Одно дело — обещать. И совсем другое — выполнить свое обещание. По большому счету от меня мало что зависело, я мог призвать дар, но абсолютно не мог его контролировать. Я знал, как запустить сам процесс, но дальше…

— Ну что ж, друг, желаю тебе… — Я поднял ладони над бьющимся в конвульсиях пациентом, которому не помогали сильнейшие болеутоляющие. Слово «выздоровления» я произнести не успел, в мои руки как молния саданула! Я не в первый раз ощутил эффект поражения электрическим током, но меня еще ни разу не трясло так, что у меня от сокращения мышц чуть глаза из орбит не повыскакивали! Еще хуже было то, что я не успел закончить фразу и едва не откусил себе язык. Я попробовал убрать руки, но ладони будто магнитом удерживало на месте, при этом через мое тело прокачивалось бог знает сколько ватт. Да какое там — тысяч ватт!

Я едва смог разжать челюсти и заорать от невыносимой боли! Я чувствовал, как моя кожа лопается и слезает с тела. Боже мой, наверное, то же самое ощущал и этот несчастный на кровати. Назвался Спасителем — будь добр испытать то, что мучит спасаемого!

Меня тряхнул особенно сильный разряд, я перелетел через комнату и врезался спиной в стену. И впал в спасительное беспамятство.

Я очнулся от жуткого кашля, выворачивающего мои легкие наизнанку. Неужели у меня не только кожа сгорела, но и внутренности тоже?! Я в ужасе открыл глаза, ныла щека, но это было объяснимо: я лежал ею на полу. Скинув перчатку, я вытянул руку перед собой — кожа, здоровая кожа. Бледноватая, конечно, но целая! Не покрытая волдырями ожогов. Это что получается — я только ощущал, что она у меня подчистую сгорает?! А легкие от чего… меня снова скрутил приступ кашля, да так, что диафрагму аж судорогой свело.

Продышавшись, я поднял глаза — ага, Габриэль опять выполнил сделку не до конца. Не выдержал, прибежал на мои вопли. Мятежный адмирал стоял на коленях возле кровати и держал сына за руку. Однако я его не осуждал, дело вроде бы сделано. Или нет?! Я посмотрел на руку его сына. Чудо! Она ничем не отличалась от моей! Да и от любой другой руки нормального человека. Преодолевая дрожь в ногах, я встал. Да почему меня так шатает? После «быстрого исцеления» мне всегда было нехорошо, но в этот раз я чувствовал, что оно меня чуть не доконало. Интересно, это как-то связано с тяжелым состоянием больного, которого я исцеляю? Если так, то пользоваться даром надо осторожнее: пациента я спасу, но сам могу на тот свет отправиться.

Встав, я осмотрел пациента повнимательнее. Нормальный парнишка и, что интересно, как две капли воды похожий на Габриэля. Услышав шорох, адмирал обернулся, а его правая рука легла на рукоять лежащего на полу пистолета.

— Все нормально. Он дышит! Сам дышит!

— Ну вот видишь, я же говорил, что постараюсь. — Я покосился на руку с пистолетом.

Габриэль перехватил мой взгляд. Отбросил пистолет в сторону и извиняющимся тоном сказал:

— Я решил, что если сын не придет в себя, то я… — Он приложил указательный палец к виску и показал, как бы он вышиб себе мозги. — Поэтому ты спас не его одного. Ты спас нас обоих.

Не поднимаясь с колен, он поклонился. С усердием, лбом в пол. Я почувствовал себя не очень уютно.

— Гэб, встань. Вставай, не надо всего этого. У меня просто способность, — бормотал я, но адмирал и не думал разгибаться. — Гэб, как зовут твоего сына?

— Бенито. Бенито Гарсия. Хотя нет — с этого момента его будут звать Бенито Данил Гарсия! Моя семья запомнит, что ты для нее сделал, Данил!

— Намучается он с таким имечком, — выпалил я и тут же прикусил язык. Бенито и так намучился на всю оставшуюся жизнь.