— Друг, значит?

Он вздохнул.

— Ну, если тебе так спокойнее будет, то да, друг.

— А если неспокойнее, то не друг? — не унималась я. — Свадьба эта какая-то подозрительная. Я, конечно, не так много народу переженила, но даже мне понятно, что нечистое тут что-то.

— Да всё тут чистое, — рассмеялся Лесовик. — Чище не придумаешь. Ты, Агнеша, не сомневайся ни в чём и вели Степану наряды нести. Будем с тобою примерять.

Хоть и вся в сомнениях, сделала я ровно так, как он мне повелел. Вернулась к Степану и затребовала наряды. А этот негодник возьми и расплывись в улыбке.

— Смотрю на вас и сомневаюсь, то ли я одна не в себе, то ли вы все вместе из себя вышли. Чему вы радуетесь все?

— Так ясно чему, свадьбе, — ответил Степан.

— Что, этот жених и тебе друг?

Степан призадумался, ровно как царь несколько минут назад. Ну надо ж, и этот не знает, кем ему жених приходится.

— А-а, — махнула на Степана рукой. — Можешь не отвечать. По лицу вижу, что ничего дельного не скажешь.

Он сразу насупился.

— Ну зачем вы так?

— Да затем, Стёпа, что я к тебе по-хорошему, а ты вон, не хуже царя, хлеб мне на уши крошишь. Что за чудовище этот жених, если вы все даже сказать не можете, кем он вам приходится? Другом, родственником или так, Ванькой с улицы. Всё, не зли меня! Неси быстрей эти свои наряды. Надену на минуту, а дальше сами разбирайтесь. Если скрытничаете со мной.

Степан вздохнул, но спорить и переубеждать меня не стал. Знает, негодник, что виноват. Осталось только выяснить, в чём.

Сарафан невестин и рубаху со штанами для жениха принесли так быстро, будто под дверями ждали. Я даже присесть в сенях не успела. Ну точно во дворе где-то караулили.

Степан вошёл, за ним портниха, важная такая, будто службу несёт, и две девчушки-подмастерьи.

— Наряды готовы, — поклонилась мне для чего-то. Хотя повода, на мой взгляд, не было. Наверное, это мои дорогие одежды на неё такое воздействие оказывали. Ну, и то, что жила я под одной крышей с царём. Иначе чего б ей кланяться?

Рубаху да штаны я думала отправить к царю в комнаты, а сарафан сходить к себе в опочивальню примерить да, может, взять с собой портниху, чтобы она там и оценила, сидит или не сидит. Но Степан меня зачем-то остановил.

«Нет», — говорит, — «так не положено». Как будто есть какой-то порядок примерки одежды молодожёнов другими людьми. «Вы», — говорит, — «переоденьтесь и выходите в царские палаты. Вас проводят». Куда проводят, зачем — всё это, по мнению Степана, было совершенно неважно. Потому что ни на один вопрос он толком не смог ответить. Блеял что-то невнятное и сарафан мне в руки пихал.

Озадаченная, я отправилась его надевать, а за мной увязалась одна девчушка-подмастерье. Скромная, беловолосая, с жидкой косичкой и конопушками. Почти молчаливо помогла мне переодеться в рубаху женскую и сарафан, а потом зачем-то принялась мне косу переплетать. Я даже и не успела возмутиться, а она старую уже расплела.

Навертела мне, вместо одной, две, ленты в них красивые опять же добавила, косники откуда-то из-за пазухи новые вынула. Да дорогие такие косники, камнями и бисером расшитые. Привязала их на кончиках кос.

А потом по-хозяйски полезла в сундук, стоявший в изножье моей кровати. И достала оттуда сначала кожаные сапожки — коих там ещё утром не было, — расшитый передник — не знаю, сколько его такой вышивали, но уж точно не седмицу — и кокошник. При виде кокошника я даже ахнула. Откуда такую роскошь в мой сундук занесло, ума не приложу.

У нас-то на селе своего кокошника не имелось, потому что дорого это. А из зажиточных у нас только одна семья. Мы на свадьбы обычно в соседнем селе кокошник одалживали. Не за просто так, за плату. И надеялись со временем хотя бы на один свой накопить, чтобы не ездить никуда перед свадьбами. Но уж больно дорого. И мастериц, кто умеет кокошники расшивать, уж больно мало.

У кого возможности одолжить кокошник не было, те надевали кичку расшитую. Она тоже красивая, но уже не то, конечно.

Тот-то кокошник, что мы одалживали, был уж не нов. Если приглядеться, видно, что слегка затёртый. А этот — будто никогда его не надевали. И красивый такой, белый весь. И бисер белый, и каменья. Глаз не отвесть.

— Мать моя, — прошептала я, когда эта девчушка с кокошником ко мне направилась. И даже разрешения спрашивать не стала, а принялась мне на голову его рядить. Закрепила, косы поправила. Передник на меня повязала. И сапожки передо мной поставила, чтобы я надела.

Я, как заворожённая, в сапожки нарядилась и поплелась из опочивальни в коридор, а оттуда в палаты, где царь обычно гостей да просителей принимал. Иду, а в коридоре служки все по стеночке выстроились и кланяются. И эти туда же. Чего им ровно не стоится?

Проплыла я мимо них и у входа в палаты замерла. Никак не могла решиться. Сердце в груди колотилось как бешеное.

Девчушка, что за мной следом шла, подтолкнула меня легонько в спину, мол, решительнее. И я решилась. Шагнула в палату, а там, почему-то народ собрался. Немного, но было. И не служки какие, а то ли вельможи, то ли ещё кто важный. Одеты, в общем, были они хорошо.