— У тебя телефон надрывается.

Кевин садится, чешет в затылке и задумывается, не подцепил ли он вшей в жилище парикмахерши. Было бы смешно. У него вообще все чешется. Он чувствует себя не в своей тарелке в этой захламленной, грязной, чужой лачуге, где вынужден зависеть от ехидной мамаши своего старого школьного приятеля. Она и утренний туалет она ему вечно норовит подгадить. Вчера в куске мыла обнаружились три глубоко вдавленных длинных крашеных волоса. А как-то утром он зашел после нее в туалет и увидел, что она не спустила воду. Кошмар. В этом изгнании Кевин все сильнее чувствует, что теряет ориентиры: ему не хватает детей как ежедневных точек отсчета. Он то и дело ловит себя на беспокойстве по самым нелепым поводам: не забывают ли они пользоваться зубной нитью? Записала ли Грейс Кирана на хоккейный турнир? Удосужился ли хоть кто-то из Гогарти съесть хоть какие-то овощи за эту неделю?

Мейв хмыкает.

— Тебе надо бы в душ, радость моя.

— Вот спасибо.

— Я это к тому, что… — Мейв со вздохом показывает рукой на пирамиду из пустых банок, которую они с Миком вчера соорудили на кофейном столике. Под конец Мик уже без остановки нес какую-то бредятину о новом кондоминиуме в Коста-Рике, куда он хочет вложить деньги. Да, в общем-то, весь их разговор был сплошной бредятиной. — Не потащишься же ты в школу с таким запахом.

— В школу?

Мейв сует ему в руки мобильный: два пропущенных звонка из «Россдейла», три — из Миллбернской школы.

— Миллбернская женская школа. Доброе утро.

— Роуз, это я.

— Кевин. — Голос у нее падает. — Боже мой.

Никаких сомнений быть не может: он слышит в этом голосе еле различимую страдальческую нотку. Пусть он негодяй, пусть кто угодно, но это слегка ласкает его самолюбие: все-таки Роуз Берд скучает по нему. Вот эта потрясающая красотка вдвое моложе его, которую он бросил на гостиничной кровати, голую и изнемогающую, изнемогающую, изнемогающую от желания…

— Слушай, Роуз, мне очень жаль, но я думал, ты все поняла.

— Что?

— Если бы не обстоятельства… — мягко говорит он. — Но я должен это прекратить.

— О боже ты мой. Ты вообще нормальный?

Кевин чувствует укол в сердце и сердито краснеет. Но вопрос законный — он и сам то и дело гонит его от себя всю неделю.

— Разве не ты названивала все утро?

— Нет, не я! Ты хоть в курсе, что здесь творится? Ты с кем-нибудь здесь говорил?

— О чем?

— Об Эдит.

Мейв вразвалку входит в комнату — как всегда, словно не замечая, что он занят разговором.

— Кевин, — говорит она, — ты не мог бы купить хлеба и масла?

Он отмахивается от нее, указывая на телефон.

— И еще куриные окорочка и пакет риса.

Кевин говорит в телефон:

— Подожди минутку, ладно? — И затем хозяйке дома:

— Да, конечно, все, что угодно. Дайте мне одну минуту.

Мейв с видом мученицы начинает собирать пивные банки, и пирамида с грохотом падает.

— Куплю я, куплю, — раздраженно говорит Кевин. — Но можно мне пока… — Он показывает глазами на телефон. — Разговор конфиденциальный.

— Ну да, не обращай на меня внимания. Я просто выйду из своей гостиной, да?

Кевин с трудом сдерживается, чтобы не показать ей сразу два средних пальца.

— Алло?.. — говорит Роуз.

Кевин извиняется:

— Прости. Так ты говоришь…

— Эдит увезли в больницу.

— Кто такая Эдит?

— Эдит Бликленд. Заведующая «Фэйр».

— Что? А что случилось?

— Ее отравили.

— Это очень и очень странно.

— Кевин, — говорит Роуз, — говорят, что это сделала Эйдин.

Он пытается как-то уложить это в голове… Нет. В голове это не укладывается. Не могла его дочь (все-таки невинная девочка, пусть вспыльчивая, но ведь зла она никому никогда не желала?) уложить Эдит Бликленд на больничную койку, да так, что она теперь борется за свою жизнь — господи ты боже мой! — после промывания желудка. Ей вставили в рот трубку, через которую вводили и выводили теплую жидкость.

Кевин трижды набирает номер Грейс, и трижды его звонки сбрасываются. «Ну и пошла ты на…!» — кричит он в телефон. Он стоит в гостиной, а Мейв — на кухне, между ними закрытая дверь, но он прямо-таки кожей чувствует, как она бросает играть, курить, дышать и вслушивается, стараясь понять, что происходит. «И ты пошла туда же!» — хочется ему крикнуть.

Пренебрегая наказом Грейс держаться подальше от детей, он вылетает из дома, а Мейв с глупым видом тащится за ним до самой машины со своим списком покупок.

Кевин сам не помнит, как добирается до школы. Он вновь начинает замечать что-то вокруг себя, уже миновав массивные железные ворота и на полной скорости подлетая к главному зданию. Подгоняемый тревогой, какой не испытывал уже много лет (его похотливая возня и почти состоявшийся роман с Роуз уже кажутся чем-то далеким, тусклым и мимолетным — никакого сравнения, небо и земля), Кевин шагает по школе, словно великан из сказки — не разбирая дороги, готовый сокрушить все на своем пути. В здании мертвая тишина: девочки, должно быть, на уроках. А его-то девочка где, тоже на уроке? С того момента, как ему сообщили дурные вести, он очень слабо представляет, где Эйдин сейчас находится физически. Он все никак не может переварить услышанное.