По крайней мере, Сильвия все-таки не сумела наложить свои грязные лапы на самую важную для нее вещь.

Милли идет с ключом в комнату Питера: она чувствует, что ей совершенно необходимо подержать кольцо в руках. Учитывая ее нынешнее финансовое положение, его, вероятно, придется вскоре везти в город, к оценщику, хотя сама мысль о том, чтобы заложить кольцо покойного мужа, подаренное ей в самом начале их совместной жизни, вызывает у нее боль.

Через несколько мгновений, стоя перед шкафом Питера и глядя на пустое место рядом с ее туфлями, она понимает, почему Сильвия не взяла ключ. Он был ей не нужен: она удрала вместе с сейфом.

— Эйдин?

Кевин деликатно стучит в дверь. На словах это означало бы: «Давай поговорим по-хорошему, детка». Таков его план: нежно, с любовью, как полагается нежному и любящему отцу, уговорить Эйдин выйти из кладовки уборщицы. Другие уже пытались и потерпели неудачу, в том числе директриса, теперь молча стоящая рядом. После утреннего фиаско — отравленная воспитательница на больничной койке, истерическая исповедь подростка, а следом вот эта молчаливая самоизоляция — ее терпение, похоже, уже на пределе. Абсурдность ситуации усугубляет присутствие Роуз Берд, невероятно соблазнительной походкой процо-кавшей через весь кампус в своих всегдашних кожаных лодочках и пушистом белом свитере из ангорской шерсти. Кевину, несмотря на то что подобное безрассудство только что разрушило его брак, нестерпимо хочется погладить этот свитер.

Его продуманный ход встречен полным молчанием.

Как бы ему хотелось сейчас выломать к чертям эту дверь, выволочь свою неуправляемую, своенравную, преступную дочь из кладовки, увезти домой, в Долки, и засадить под домашний арест до конца жизни! Но Кевин Гогарти намерен решить вопрос спокойно и по-взрослому. Он будет опираться на свою душевную связь с дочерью. Он и только он сумеет выманить ее из этого закутка со швабрами, ведрами и дезинфицирующими средствами — не кнутом, так пряником.

Кевин откашливается и стучит снова, так же сдержанно, но по-прежнему безрезультатно. Понизив голос, он обращается к директрисе:

— Возможно, будет лучше, если я поговорю с Эйдин наедине?

Кевин сам ощущает некоторую иронию в своих словах, учитывая, что именно его эпический педагогический провал и привел к нынешнему затруднительному положению. Окинув его сердитым взглядом, пожилая матрона поворачивается спиной и удаляется, шаркая ногами. Ее удобные, практичные туфли при каждом шаге перешептываются, будто заложники, зовущие на помощь сдавленными голосами.

— Мистер Гогарти, — говорит она перед тем, как выйти в коридор, — вы, конечно, понимаете, что это переходит всякие границы.

— Совершенно верно. — Он кивает и улыбается с беззаботным видом, словно они только что познакомились на коктейльной вечеринке и теперь расстаются друзьями.

— Я дам вам еще немного времени, но потом буду вынуждена принять более решительные меры.

— Ясно. Спасибо.

Директриса уходит, а на ее помощницу, присутствие которой только добавляет неприятного волнения в крови, словно он только что хлопнул пару бокалов шампанского натощак, Кевин не решается даже взглянуть.

— Мисс Берд, — зовет ее Мерфи.

Кевин не готов отпустить Роуз, пока она не скажет хоть что-нибудь, хотя он и сам не знает толком, каких именно слов ждет. Нужно как-то дать ей понять, что ничего страшного не произошло (хоть это и неправда), что в будущем между ними возможны вполне цивилизованные отношения, пусть и без особых сантиментов.

— Мисс Берд? — говорит он.

Роуз поворачивается к нему. Выражение ее лица бесценно: в нем, пожалуй, можно разглядеть и неутоленную страсть, но видна и печаль, и дружеская солидарность, и по меньшей мере симпатия, и глаза щурятся по-доброму.

— Не вздумай вякнуть о нас ни одной живой душе, — шепчет она. — Иначе я тебя закопаю, Богом клянусь.

Кевин отшатывается.

Теперь-то он видит, что и прищур был скорее злобным, и неутоленная страсть больше похожа на ненависть. Позже он будет вспоминать этот момент и заново изумляться — и ее словам, и тому, какое время она для этого выбрала. А еще позже — тому, как плохо он сам, оказывается, разбирается в людях.

Роуз уходит, и стремительное цоканье ее каблучков кажется комичным на фоне тяжелых шагов начальницы. Ну и парочка! Кевин отворачивается от этих ужасных женщин, возвращаясь мыслями к своей девочке, и колотит в дверь уже настойчивее: шесть раз подряд, и с такой силой, что сам чувствует, как дверь ходит ходуном.

— Эйдин, — шипит он. — Открой дверь сейчас же. Сейчас же! Это переходит всякие… Господи, это… это очень большая ошибка, Эйдин!

Он пытается представить, что она там делает. Если плачет, то тихонько. Если шевелится, то украдкой. Может, протирает тряпкой полки с припасами или просто насмехается над ними, наслаждаясь вниманием? Видит Бог, в последнее время, после той домашней заварушки и переезда к Мейв и Мику, он и впрямь ее вниманием не баловал.

— Ты делаешь себе намного хуже с каждой минутой, пока сидишь там. Если не выйдешь сейчас, то увязнешь еще глубже, а ты и так уже влипла по самые уши. Давай, рассказывай, что случилось. Сейчас же!