— Да нате, забирайте все! Я даже луковые кольца не съела! — кричит она, переворачивает сумку вверх дном, и все ее содержимое высыпается на пол фантасмагорическим дождем. Позже Милли сама будет изумляться собственной глупости: ведь если полицейские и вправду наблюдали за ней, она своими руками дала им неопровержимую улику. Из сумки вываливаются краденые чипсы, поздравительная открытка и, наконец, тяжело шлепается уже начинающий темнеть банан. Милли подбирает его с пола: за всеми тревогами и волнениями этого дня она забыла пообедать.

— Ради бога, скажи, что ты не собираешься это есть.

— Я умираю с голоду.

— Слушай, ты хоть соображаешь, во что влипла? Ты в курсе, что, если тебе предъявят обвинение, это попадет в газеты?

— Ха! — свирепо взвизгивает Милли. — За какой-то сраный пакетик чипсов?

— Каждую сраную неделю! В одном и том же сраном магазине! Я же тебя предупреждал в прошлый раз. — Кевин встает и начинает расхаживать по комнате взад-вперед, как леопард в клетке. Милли не может понять — не то он нарочно распаляет свой гнев, не то, наоборот, старается его подавить. — У них есть уже целый список всего, что ты успела за это время стянуть.

— О чем ты?

— Доннелли поставил камеры видеонаблюдения месяц назад, — поясняет Кевин.

Милли кое-как поднимается на ноги.

— Кевин, прошу тебя! Прошу! Я не могу идти в тюрьму! Нет. Нет. Нет. — Чувствуя, как кружится голова, она упирается ладонями в шаткий столик — он идиотски скрипит, чуть до него дотронешься. Вот сейчас она и впрямь готова рухнуть на пол, без всякого притворства. Еще девчонкой она то и дело норовила тайком сунуть в карман то мятную конфетку, то карандаш, пока отец со своим обычным серьезным видом не пригрозил, что скажет кассиру — а тот уж наверняка упрячет ее в тюрьму Маунтджой. Тогда это сработало, а теперь силы воли уже не хватает, и она не в состоянии сдержать свои шаловливые пальцы, побороть эту чудовищную тягу.

Милли слышит шаги сразу нескольких человек, и у нее мелькает внезапная надежда: может быть, полицейских за стеклом все-таки растрогал вид благонамеренной дамы, к тому же такой улыбчивой, которая едва стоит на ногах, держась за стол в кабинете для допросов, и умоляет о пощаде? Но шаги проходят мимо и затихают.

— Ну-ну, возьми себя в руки. Успокойся. — Кевин подходит к матери, помогает ей сесть и тоже садится. — О тюрьме пока что речи нет. Не будем преувеличивать. — Он протягивает к ней руку, но тут же опускает. Ласковые жесты Кевина слишком часто обрываются на полпути. — Понимаешь, они просто хотят, чтобы до тебя дошло, чтобы ты осознала, насколько это серьезно. Тебе предъявят обвинение.

— Публично?

— Попытаемся уладить дело без огласки, но не могу ручаться, что это не выйдет наружу.

Милли закрывает лицо руками — когда-то она ими гордилась, а теперь они напоминают птичьи лапки с толстыми, как черви, жилами. Аристократические руки — так говорил ее Питер. Как у настоящей леди.

Сын вздыхает, легонько постукивает по столу кулаком, а затем потирает ладонями макушку — жест, который всегда выдает у него сильный стресс.

— Они готовы прийти к соглашению, но на определенных условиях.

— На любых.

— Тебе придется признаться в том, что ты сделала, извиниться перед Доннелли. И показать, что искренне хочешь исправиться.

— Да, конечно, сколько угодно.

— Ты должна это прекратить. Поняла, мама? Это. Должно. Прекратиться.

Милли с невыразимым облегчением роняет голову на руки.

— Что бы я только без тебя делала?

— И еще одно. — Он откашливается. — Мы наймем помощницу, которая будет приходить в Маргит.

— Кого?

— Человека, который будет наведываться, сиделку…

— Домой наведываться?

— Нет, в конюшню! Домой, куда же еще. Господи ты боже мой! Или так, или идти в суд и положиться на удачу. А учитывая, что у них есть видео, где ты пихаешь барахло Доннелли в сумку, не думаю, что у тебя много шансов.

— Не нравится мне это, Кевин. Чужой человек в доме…

— Всего несколько раз в неделю. Двадцать часов.

— Двадцать часов!

— Это на три месяца, на время испытательного срока — он начнется сразу же, как только мы найдем подходящего человека… У Мика сестра как раз занимается подбором кадров, может быть, она нас выручит. Если ты выдержишь испытательный срок, обвинения снимут без огласки.

— То есть мирно договориться никак нельзя?

— Это и есть мирный договор, мама. Ты совершила преступление. Ты не в том положении, чтобы диктовать условия.

— Извиниться я не против, это справедливо. Но сиделка…

— Это меньшее из зол.

Милли наклоняется за разбросанными вещами и медленно выкладывает в ряд на столе всю эту совершенно не нужную ей чепуху. Она же вообще не из тех, кто гоняется за материальным. На свете очень мало вещей, имеющих для нее какую-то ценность: старая фотография Кевина, которую когда-то показал ей Питер, молитвенник, оставшийся с похорон малышки Морин, фамильное обручальное кольцо Питера с обрамленным бриллиантами изумрудом — стоит кучу денег, между прочим.