— А и здесь есть неодолимое препятствие — тот, кто женится или идёт замуж за разведённого — прелюбодействует, а значит грешит. Второй раз сочетаться браком дозволено только вдове или вдовцу.

«Я подожду аннулирования брака», — мысленно ответила Ника, собираясь уйти.

— Погоди, дочь, — остановила её мама. — После погребения Якоба ты ни разу не была на его могиле. Об этом уже судачат.

— И не пойду, — девушка отступила от женщины на шаг. — Я не забыла, как брат собирался убить соседа. Помню, как бил и душил меня, как грозился отправить на верную смерть в лечебницу Питье-Сальпетриер для душевнобольных, — потёрла шею на месте бывших синяков от пальцев Якубуса.

Госпожа Маргрит в немом испуге вскинула брови и приподняла подбородок — жест дочери не остался незамеченным. Молчала.

Ника отошла от неё к другому концу стола:

— Реши он избавиться от меня, вы бы не вмешались. Так? Вы бы позволили ему, — горло сдавил спазм.

Последние слова девушка произнесла едва слышно; на глазах выступили слёзы.

— Якоб никогда бы так не поступил, — горячо запротестовала мама. — Он стращал тебя. Ты разгневала его своим непослушанием. Он любил тебя, дочка.

— Любил? — Ника скривила губы в болезненной усмешке. — Он убийца и вор, ваш любимый Якубус. Пусть горит в аду! Если бы ему понадобилась ваша смерть — он бы, не задумываясь, убил и вас. Я ничуть не жалею о его смерти. Ничуть! Собаке собачья смерть!

Госпожа Маргрит судорожно всхлипнула:

— Ты жестокосердная, Руз, — и накрыла лицо ладонями. Плечи затряслись от беззвучных рыданий.

С визгливым криком:

— Гаргулья! — Жакуй перелетел на резной карниз буфета, подняв воздушную волну.

Мама от неожиданности вздрогнула и отняла ладони от заплаканного лица.

Широко открыв глаза, Ника попятилась.

— Где его цепь? — указала пальцем на попугая. — Госпожа Шрайнемакерс права — раз уж вы взяли ответственность за птицу на себя, держите его на цепи или в клетке и выпускайте полетать строго по расписанию. На кухне и в зале кофейни ему, в самом деле, не место. Не ровен час вот так пролетит над уважаемым посетителем кофейни и нагадит ему в тарелку или на голову.

Толкнув дверь ногой, в кухню вошла Хенни с половой щёткой на плече.

— Верно заметили, хозяйка, гадит, ирод, — покосилась на жако.

Набирая воду, гремела ведром:

— Вот сейчас приберусь, и утром сами увидите, что тут будет.

Госпожа Маргрит растёрла лицо ладонями, аккуратно высморкалась в платок и подошла к буфету. Подняв голову, ласково заговорила:

— Лети ко мне, Жакуй. Мы уходим. Здесь нас не понимают и не любят. Ну, лети же, птичка.

Попугай спикировал на плечо женщины. Заглянув ей в лицо, копируя голос и интонацию Ники, спросил:

— Чаю хочешь?

— Жакуй славный, — похвалила его госпожа Маргрит, гладя по спинке. — Хенни, принесёшь клетку в мой покой.

— Где ваша прислуга? — заворчала служанка ей вслед. Вздохнула: — Справилась и домой ушла? А вот не следует её так рано отпускать, бесстыжую.

Ника взяла клетку и поспешила за мамой.

Разговор с ней оставил в душе тяжёлый осадок и, в самом деле, ощущался ненужным и пустым. Каждый остался при своём мнении. Но девушку терзали сомнения: «А что если госпожа Маргрит права и развод Кэптена невозможен? В лучшем случае он растянется на годы или вовсе на десятилетия».

Ждать своего счастья до старости не хотелось. Любить и быть любимой хотелось сегодня. Здесь и сейчас.

Сможет ли любовь Ники выдержать испытание временем?

Госпожа Маргрит добилась своего: нечаянный поцелуй в глазах Ники утратил привлекательность. Острота впечатления притупилась, померкла.

**

Ника пробудилась от лая соседской собаки, продолжавшей вещать бесконечную сольную партию.

Сладко потягиваясь, с глубоким вдохом пожалела бедолагу: «Её, точно, не кормят. Или мучают. Разобраться в срочном порядке», — сделала мысленную зарубку.

Несмотря на ранний час, заснуть снова девушка не смогла. Долго ворочалась, затем решительно встала, умылась. Причёсываясь, потрогала заметно уменьшившуюся, переставшую болеть рану на затылке.

Пересмотрела и подправила эскизы столовой керамической посуды и пивных кружек, над которыми засиделась допоздна. Оделась в рабочее платье и спустилась в зал кофейни.

Там было тихо и сумрачно. Пахло новой мебелью. Из кухни проникал аромат свежей выпечки, тушёного мяса с капустой и копчёных колбас. Слышался недовольный голос Хенни: