Злясь на них обоих и на себя заодно, я сделала то единственное, что мне оставалось: я резко встала со ступенек и вернулась на лавочку, где напротив все еще тешились Алик и Монтана. Там я закурила, почиркав на нервяке несколько раз зажигалкой и не глядя ни на Лешку, ни на Димку.

Успокоившись немного, я покосилась на остававшихся на ступеньках друзей. Кент смотрел на меня. Поймав мой взгляд, он улыбнулся слегка и кивнул едва заметно. Какая-то незнакомая мне еще радость и нежность почудилась мне в его сияющих голубых глазах.

Мальборо флегматично курил и не подавал никаких признаков интереса в мою сторону. Лишь один раз, заметив, что я на него смотрю, прищурился и подмигнул мне весело, а потом снова занялся своей обожаемой сигаретой.

Наконец, Алик отвлекся от Монтаны, сел и тоже закурил.

– Тебе же нельзя, – предостерегла Алька, отплевываясь.

– Ну и что? – лениво отмахнулся Алик. – А все-таки скучно в больнице, с вами веселее.

– Нет, я бы убила просто того, кто это сделал, если б знала, кто это! – в сердцах выпалила Алька.

Алик усмехнулся:

– Я бы тоже это сделал, если б знал, кто.

– И чего вы сидите? Езжайте на Верхнюю и бейте первых попавшихся, – предложила Алька. – А то время зря тратите на одиннадцатую.

– Не понимаю, зачем драться между собой, – поддержала я. – Собрались бы тогда всем Новым городом и отделали верхачей.

– Во-во, – кивнула Монтана.

– Хорошая мысль, черт! – вдруг оживился Мальборо. – Надо предложить Канату и Кролу, – и пересел ко мне на лавочку.

– Нет, ну в больнице… я по тебе соскучился, – снова начал Алик, потянув руки к Алькиной талии.

– Да ты уже десятый раз это говоришь! – Алька отмахнулась от него как от назойливой мухи. Ее сейчас захватила мысль о возможном объединении новогородских контор.

– Здесь болит, – пожаловался Алик, ударяя кулаком себя в грудь. Он уже не пытался давить ей на жалость, понимая, что момент упущен, и просто выкобенивался.

– Щас как тресну – и все пройдет! – пообещала Монтана.

– Ты что же? Новое землетрясение мозга хочешь вызвать? – притворно испугался Алик.

– Ага.

– Не любишь ты меня, – вздохнул он, и снова началось: поцелуи, хихиканье, дрыганье ногой и отплевывание.

Кент, молчавший до сих пор, бросил докуренный бычок в сторону, переглянулся с Мальборо и пошел вверх по лестнице, сообщив:

– Сейчас вернусь. До Мишки дойду.

Когда он скрылся из вида, Димка тут же снова притянул меня к себе.

– Кончай! – снова рассердилась я и ударила его по рукам.

– Ну все, все, – примирительно сказал Мальборо, выставляя открытые ладони передо мной, словно сдаваясь. – Больше не буду, – он даже немного отодвинулся от меня в подтверждение своих слов.

Я не понимала, что нашло на Димку. Раньше он такого себе не позволял, тем более при Лешке. Даже если предположить, что я ему нравлюсь, то было бы логичным с его стороны руки распускать, когда нет рядом Кента. А тут? И этот странный взгляд Лешки потом. Они что, проверяли меня что ли?

Вскоре вернулся Кент, который принес Мишкину гитару. Сам Мишка сказался занятым и к нам не спустился.

– Кто играет-то? – поинтересовался Алик, опять отрываясь от Монтаны.

– Она, – Кент кивнул в мою сторону и сел рядом со мной с другой стороны. – Мы же так и не услышали, как ты поешь, – шепнул он мне, с улыбкой вручая инструмент.

Это было немного неожиданно, я растерялась, принимая гитару, и взялась проверять, настроена ли она. Гитара была настроена.

– То-то я смотрю: никто играть не умеет, а гитару несут. А все странно: девчонка и вдруг на гитаре умеет играть. Я еще, например, только на лады пальцы ставить учусь и струны дергать, – Алик нетерпеливо подался вперед, чтобы лучше рассмотреть, куда я ставлю пальцы на грифе.

– Ниче, и ты будешь играть, – уверил Мальборо. – Сашка научит. И меня заодно. Хоть одну песню.

– Что играть-то? – спросила я, готовая услышать обычный ответ «чтоб душа развернулась и потом свернулась».

– А свое че-нить, – откликнулась Монтана. За это я и хотела ее иногда прибить: она постоянно заставляла меня раскрывать мои небольшие секреты на публике.

Парни не знали, что я иногда писала стихи и даже песни. Не считая это чем-то особо серьезным, я записывала в минуты вдохновения приходившие мне на ум строки и откладывала тетрадку в стол. Когда научилась играть на гитаре, я некоторые свои записи переделала в песни и проигрывала их на небольшом диапазоне простых аккордов. Музыкой я никогда не занималась, из нот знала только их названия и последовательность расположения на нотных линиях. Поэтому вообще считала, что все это не серьезно, просто от души, для эмоциональной разгрузки. Но Алька почему-то решила, что я гениальна (видимо, потому что сама она не умела писать стихов) и что об этом надо рассказывать всем, кого она сочтет достойным. От этого я чувствовала себя глупо, и мне это не нравилось.