Я вернулась в комнату и растолкала Лешку. Он с трудом поднялся, постоял, покачиваясь, сел на мою кровать, не понимая, где он находится. Потом упал на спину и снова заснул.

– Лешка! – будила я его. – Вставай! Я тебя доведу до дома, а мотоцикл утром заберешь.

Кент открыл глаза и сел. Надел медленно поданную мной куртку, с моей помощью попав в рукава.

Но пока я относила пустые стаканы и бутылку в мусорное ведро, он выпил воду из моего стакана, который я намеревалась забрать после, и завалился прямо в своей куртке обратно спать.

Будить его теперь было бесполезно. Не тащить же его на себе.

Вскоре вернулись мама и отчим. Я дождалась, пока ее отчим уйдет в ванную и спросила:

– Мам, Лешка пьяный. До дома сам дойти не сможет. Можно он у нас переночует?

– Хорошо, – согласилась мама и ушла в свою комнату.

Я накрыла Кента одеялом и вышла на балкон, накинув на плечи куртку. Вынула из пачки сигарету. Ища спички, я нашла в кармане письмо, полученное еще утром, которое до сих пор не удосужилась прочесть.

Письмо было от Вовки Савина, друга детства. Мы жили в одном подъезде, я на пятом этаже, он – на девятом. Он был на два года старше и воспринимал меня как младшую сестру, дарил иногда по мелочи игрушки или конфеты, защищал от обидчиков и ловил для меня майских жуков. Но год назад он, оставив мать здесь, уехал в Архангельск, к дяде по отцу. Мне он писал редко, больше матери, присылал ей деньги. Мы дружили семьями, поэтому его мать, тетя Вера, часто бывала у нас и с гордостью рассказывала о Вовке то, что узнавала из его писем. Потом обе матери – и моя, и Вовкина – подолгу сидели и обсуждали современных детей.

Я прочитала письмо. Ничего новенького. Только рассказы о своей работе на рыболовецком траулере в дядиной команде. Хотя Вовка сообщал, что первого ноября кончается договор, и он скоро возвращается домой. Вот это здорово!

Ему уже семнадцать, вспомнила я. Блин, время летит! А ведь они с Лешкой ровесники, значит, могут подружиться, подумалось мне.

Я затянулась сигаретой. Спать совсем не хотелось. Хорошо, что завтра суббота и не надо идти в школу.

Было довольно холодно. Уже неделю стояли заморозки. Но уходить в комнату тоже не хотелось. Стояла прекрасная ночь. Внизу горели фонари, небо украшали сотни звезд, несколько окон в соседних домах еще светились в темноте. Потом погасли и они.

Я не знаю, сколько времени я простояла на балконе, любуясь ночным городом. Может быть, час. Мама потом долго удивлялась, что я не подхватила воспаление легких.

Зашла, наконец, в комнату. Скинула куртку, поглядела на Лешку, который мирно дрых на моей кровати. Сходила почистить зубы. Может, надо было тоже лечь спать – диван был совершенно свободен, но, поворочавшись немного, оставила эту идею: сон не шел.

Мне не было скучно, я вообще не умею скучать. Всегда находится чем заняться в тишине. И на этот раз я включила настольную лампу, нашла недочитанную книжку Дюма, которую стырила у мамы со столика, и погрузилась в чтение.

Еще не начал светлеть горизонт, когда я снова вышла на балкон покурить. Не собираясь там долго задерживаться, я даже куртку не взяла. Но я не успела сделать даже первую затяжку, когда за моей спиной появился Кент.

– Ты чего не спишь-то, Саш? Да еще стоишь на морозе, с ума сошла? Ну-ка надень, – Кент накинул мне на плечи свою куртку, оставшись в джемпере. Когда он успел проснуться? Я даже не заметила этого.

– Спасибо, Леш, – кивнула я, закутываясь в его кожанку. – Знаешь новости?

– Какие? – он решил обнять меня дополнительно, чтобы согреть.

– В ноябре Вовка приезжает.

– Какой Вовка? – в голосе Кента слышалась ревность, и я поспешила его успокоить:

– Да просто друг детства. Вовка Савин. Он в моем подъезде на девятом этаже живет.

– Погоди. Так ты с Матроскиным знакома?! – удивился Кент. – Чего ж ты раньше не сказала?

– Да ты и не спрашивал, – пожала плечами я.

Мы помолчали. Было хорошо в его объятиях, спокойно и тепло. Прижавшись ухом к его груди, я слушала, как стучит его сердце. Лешка вдруг развернул меня к себе и поправил упавшую мне на лицо прядь волос. Я улыбнулась ему, не понимая, что он задумал. Он смотрел на меня сверху вниз очень серьезно, и в глазах его светились те же искорки, которые я много раз уже замечала раньше.

Потом Лешка прикоснулся губами к моим губам. Сначала легко и осторожно, проверяя, не оттолкну ли. Я не оттолкнула. Тогда он повторил поцелуй более уверенно и нежно.

– Ты мне очень нравишься, Саш, – услышала я.

И снова поцелуй. Я ответила ему, так же нежно, погладив его щеку. Он все-таки сказал это. И на этот раз я была готова это слышать.

Глава 12.

Мы долго болтали о разном, лежа на разложенном диване лицом друг к другу. Иногда Лешка целовал меня – просто потому, что ему этого хотелось. А я думала о нем. Мне нравилось в нем все – как светились его глаза, как они улыбались уголками, как хитро он смотрел, задумывая какую-нибудь шалость. Все, что я знала о нем, нравилось мне. Но понимать это я стала только сейчас, после того, как он открылся мне.