Говорил, а сам думал: "Как все же плохо, что не все ты знаешь, дивчина... что затаил я от тебя самое главное... Но это ничего, она геройская... одно то, что в комсомол вступила, когда вокруг еще лютовали бандюги... и не побоялась от родни отойти... ничего... ничего... может, она и сама понимает..."

Павлина улыбнулась, вспомнив крутой нрав Евфросинии Петровны, внезапное охлаждение учительницы к ней, подумала и о том, что ей самой по душе этот странный человек в милицейской одежде, погрустила о быстроногой девчушке, с которой подружилась у учительницы, и потом спокойно и просто сказала:

– Ну, так что ж... ради Яринки - отчего ж... Только вот... как на это ваша жинка?..

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, в которой Иван Иванович восхищен мечтой

Сидора Коряка

Рано-ранешенько, как рассказывают, из половецкого колхоза приехал к нам механик, он же и кузнец. В тот же самый день я и познакомился с ним. Вот как представляю я себе его приезд: небольшой сухощавый человек в потертой кожанке, с худущим смуглым лицом, исчерченным глубокими морщинами, как шрамами от сабельных ран, с черным кожаным кружочком на одном глазу, сидит рядом с возчиком, устало взявшись руками за колено, а за ним в соломе и деревянных сундучках - пудов десять разных железок.

Единственный черный, как у цыгана, пронизывающий глаз механика живо осматривает наши Буки. Молодицы, встретив подводу с таким колдуном, наверняка тайком крестятся.

Возницей у кузнеца был глухой Федор Балацко, - если к нему обращаются с чем, на каждое слово, как обычно, вытаращив лупастые глаза, кричит:

– Чего? А?

И вскорости все село узнало, что тот привез комиссара.

Что был он таки комиссаром, можно было судить и по такому. Когда человек с кружочком на глазу слез с подводы напиться из Харченковского колодца и хозяйские собачищи, у которых шкура от жира вся была в складках, кинулись на него, даже повытягивались от усердия, человек этот, вместо того чтобы вопить "караул", вытащил наган и начал совать ствол в собачьи пасти. А когда собачье неистовство дошло до крайних границ, - это вышел на гвалт хозяин и, засунув пятерню под картуз, раздумывал, как поступить, человечище успел поддать одному псу ногой по челюсти, другого треснуть по голове наганом. И вот так крикнул:

– А н-ну, з-забери! Перестреляю!..

И Харченко сразу уразумел, что следует вмешаться. Бросился к одному церберу, к другому, схватил за ошейники и, боязливо озираясь на наган, потащил свою "скотину" во двор.

– Низзя, низзя!
– утихомиривал собак. И, задыхаясь от натуги, кричал одноглазому: - Не бойтесь, не тронут! Они еще маленькие цуценята!

– Я т-тебе покажу цуценят, мироед паршивый!..

Человек в кожанке спрятал револьвер, вытащил шестом ведро воды, не спеша напился и погрозил выглянувшему из-за угла владельцу волкодавов здоровенным черным кулаком:

– Я т-тебе! Ты у меня!..

Лихо впрыгнул на подводу, Балацко снова уставился на него - чего? а?
– и лошади тронулись.

Остановилась подвода у крыльца сельсовета.

Оба председателя - Ригор Власович и Сашко Безуглый - сразу вышли во двор, и человек, широко размахнувшись рукой, будто косил, поздоровался с ними.

– Коряк Сидор. Рабочий. В помощь вашей коммуне. Что там у вас чинить? Все можем. Деникина, Петлюру разбивали, то тяжелее было - эх и люблю я воинскую справу!
– а какая-то там, звиняюсь, сеялка или триер - так сущий пустяк для красного казака!.. Пулемет вот этими вот исправлял! Замок для орудии! Эх, люблю военное дело! Чтоб всюду сражаться за нашу советскую власть!

– Ох, да тут у нас!..
– покачал головой Ригор Власович.
– У нас еще и два трактора паровых без движения! И плуги саковские двухкорпусные! И лобогрейки. Да только от них одно название осталось... а сущность всю живоглоты растаскали.

Кузнец прищелкнул языком. Но, видимо, был оптимистом, рубанул воздух ладонью.

– Соберем! Все до винтика!
– И засмеялся какой-то своей мысли.
– Все, говорю, соберем!.. Об заклад?..

– Может, пугануть куркуляк!
– осторожно спросил Ригор Власович.
– В смысле нечищеной сажи в трубах или немазаных потолков в хлевах?..

– Куда там! От страху мужик забудет, куда и запрятал все натасканное. А мы вот позовем молодежь малую да скажем ей такое мечтательное слово! Вот посмотрите!.. Э-э-э! Я уж сумею!..
– И тут же поманил рукой ребятишек, окруживших подводу: - А ну-ка, подите сюда, юноши!..

Из ребячьей стайки послышалось обычное в таких случаях "г-ги!" - но с опаской и взрослой солидностью, заложив руки в карманы, они приблизились.

– Слушайте меня, молодежь! Там видели, что я привез?

– Ги-и!.. Железяки. Нужны они больно!..

– Вы говорите - железяки, а я говорю - совсем не то! Потому как я мастер и буду делать автомобиль, чтобы мог ехать до самого Киева и по всей земле!.. Ту-ту!
– и поехал! И вас всех могу взять.

– Ги!.. Не возьмете! Обдурите!

– Я - да обдурить?! Да меня сам Буденный знает! Котовский!.. Красного казака Сидора Коряка! Эх, и любил же я военное дело!..

– А побожитесь!

– Ну, юноши, красному бойцу божиться грех!.. Вот так: сказал отрубил! Только тех возьму на автомобиль, кто перво-наперво принесет мне железные части и поможет для коммуны машины исправить! А тогда - всех юнош посажу в автомобиль и поедем сами в Киев, но не к святым угодникам, а к рабочему люду. А потом - куда кто пожелает. И нехай тогда ваши батьки на коленки становятся: не берите, мол, моего юноша до Киева, а я все одно возьму, потому что люблю молодежь, если она хочет идти к лучшему будущему. Потому что и сам страх как обожаю куда-то ехать - далеко-далеко - и видеть, как разный рабочий люд живет, потому что и самому мне хочется вновь увидать те места, где сражался за нашу советскую власть!..