Спускаясь с крыльца хаты-читальни, Яринка чуть было не свалилась со ступенек - всем телом повисла на локте отчима.

И в это время, как оборотень, выскочил перед ней Данько, пробежал несколько шагов перед ними, обернулся и, когда мать поравнялась с ним, сказал дерзко:

– Тетка Сопия, а тетка Сопия!.. А какое полное право вы имеете не пускать вашу девку на улицу?

Яринка едва чувств не лишилась.

– А кто это ее там ждет?
– произнесла София с легкой издевкой.

– Послушай-ка...
– потянулся к парню Степан.

Но София перебила его:

– Наша улица ведет до хаты.

Данько коротко засмеялся.

– Конечно, тетка! У нашего отца разумные сыны. Так что понял!

– Да ничего ты не понял!
– Степана одолевало нетерпение.
– Пожалуй, я сам тебе объясню!

– Не надобно, - сказал Данько.
– Пускай тетка Сопия. Они ближе.

Степан смолчал. Молчала и София. Степан наливался гневом.

– Слыхала!..

– Слыхала!
– с вызовом ответила та.

Мария Гринчишина засмеялась, а Данько не без язвительности поклонился Степану:

– Так что наше вам! Поняли?
– И к Яринке с веселым нахальством: - Ну, нашей улицы тебе не миновать. Поняла?..

– Иди, иди!
– София ему.

– Убирайся!
– чуть не плача добавила и Яринка.

Домой пришли молчаливые. О представлении никто и словом не обмолвился.

Когда улеглись спать, София сказала как бы про себя:

– Ну, Титаренко хозяин!

Степан ответил скрипуче, как тяжесть поднимал:

– А мы ему вот обрубим хвост!

София фыркнула:

– Смотрите, как бы вам головы не срубили! Ваши права еще на воде вилами писаны.

– А вот и нет! На камне высекли свое право! На панских спинах. Еще и на куркульских запишем!

София резко отвернулась от него, даже топчан заскрипел. Молчала долго-долго. Потом сказала зло:

– На покров Яринке шестнадцать миновало.

– К чему бы это ты?

– А к тому, чтобы ты знал!

– Ну так что?

– Ты думаешь, я дура? Или ослепла совсем?

Степан весь покрылся потом.

София злорадно засмеялась:

– Чего умолк? Может, что скажешь?

– На глупые речи лучше промолчать. Только не знаю, чего ты от меня хочешь.

– А хочу, чтобы ты знал: есть у тебя жинка богоданная, повенчанная, а не лахудра какая. И ее дочка - то и твоя дочка! Слышь - дочка! И что есть на свете грех! А чтобы у тебя глаз не косил, так почаще замечай жинку свою, да целуй ее, да ласкай!

Степан сейчас ненавидел ее до того, что грудь у сердца словно обручем стальным стянуло. Ему хотелось встать и постелить себе на лавке. Но потом сообразил, что София только посмеется над ним. И он, постепенно овладев своим дыханием, притворился, что засыпает.

На следующий день София ни словом не напомнила о ночном разговоре. Наоборот, была ласкова с мужем, ухаживала за ним, как в первые дни после женитьбы.

И только повечерело, сказала Яринке, которая с большим беспокойством расчесывала кудель:

– Ну так что же ты? Иди уж к девкам на улицу.
– И немного помолчала.
– Отец тебе что сказал?

И хотя не взглянула на Степана, он понял, какой страшный удар она нанесла ему нарочно, обдуманно, жестоко и праведно.

И Яринка это, должно быть, тоже поняла - вскинула взгляд на него со страхом, с немым вопросом, на который, чувствовала, никогда не дождется ответа.

И Степану ничего не оставалось, как тихим голосом сказать прощальное - на всю жизнь:

– Иди... доченька...

И не сказать, а только подумать: "Цветик мой лазоревый!"

Но Яринка была счастливее его - своим неведением, целомудрием своим. И еще - счастливее была своей юностью, которая быстро все забывает, которая всегда во всем имеет большой выбор.

И с какой-то непонятной для нее щемящей болью в сердце, и радостью раскованной молодости, и благодарностью к матери она ответила так же тихо и покорно:

– Ладно, тата.

ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой Иван Иванович неуместно начинает рассказ

о Манькином дитяти, затем ведет речь про своих школяров, про счастье

питекантропа и про бедствия своей невесточки Кати Бубновской

Долго сидел на низенькой скамеечке, топил печку остатками гречневой соломы. Я очень люблю смотреть на огонь. Это моя родная стихия, мое пристрастие, мечта о всемирном тепле, может, моя боязнь холода старости. Пепел от гречанки белый, как добрая соль, так и хочется его лизнуть. И вид его тоже приятный. Одним словом, хорошо и уютно.