Когда всё же настал черед вожатых седьмого отряда, Мак и Зоря вышли на середину сцены, оказавшись одни на один с пионерами впереди и в окружении вожатых позади себя. Толпа взирала на них заплаканными глазами, но Зарине этого как будто показалось мало. Решив окончательно добить народ, напарница завела слезливую повесть о том, как же сильно она успела полюбить своих “Бандерлогов” и как ужасно будет по ним скучать.

Девушка действительно была расстроена – глаза у нее были влажными, а голос ощутимо подрагивал, проваливался и буксовал на каждом слове. Пока Зоря, швыркая носом, признавалась в любви своим “гномикам” и “любимкам”, пионеры седьмого отряда грустили так, будто по окончанию мероприятия их вожатых должны были увезти на расстрел нацисты, и сейчас они видели Макара и Зорю в последний раз. Глядя на эту сцену, вожатый догадывался, что пионеры наверняка тоскуют из-за разлуки с Зорей, но никак не по самому Маку. Поэтому вожатый решил не сильно обращать внимание на разыгравшуюся трагедию и просто старался дождаться своей очереди. Больше всего его раздражало стоять истуканом перед всем собравшимся в клубе лагерем, пока Зарина никак не могла закончить свой резиновый монолог.

И вот, спустя почти целую вечность, Макару всё-таки дали слово. Вожатый не стал рассусоливать и решил говорить быстро и по существу, ибо времени на всю эту ерунду и без того было потрачено уже слишком много.

Но к его удивлению, как только зал приготовился слушать, у Макара по закону подлости сжалось от волнения горло, что было очень некстати.

– Так, короче…эм-м-м… Ну…всем спасибо за смену, там… – вяло скрипел вожатый, пытаясь придумывать на ходу. – Седьмой отряд – вы молодцы, но можно было и лучше. Да. И-и-и…эм-м-м… Ваня, помни про мои подзатыльники… Я буду по ним скучать. Ну и рад был познакомиться… Да… Ну…пока…

Больше из себя он ничего выдавить не сумел, да и сказать Маку было почти нечего. За всё проведенное вместе время вожатый так и не смог прикипеть к своим пионерам, а его напарница почти всю смену торчала у него поперек горла, мешая свободно дышать. О таких чувствах, как правило, не говорят со сцены, и Макар решил не прерывать устоявшуюся традицию.

– Я от твоего красноречия прям балдею – строго и даже обиженно бросила ему Зоря, когда они вернулись в вожатский строй.

После вожатых седьмого отряда настал черед прощаться со своим восьмым отрядом Карине и Валере.

Блондинка с трудом сдерживала слезы и старалась не расплакаться, что получалось у нее из рук вон плохо – ее маленькие пионеры “восьмёрочки”, ее самый первый отряд в ее вожатской жизни явно запал девушке в душу, и расставание с ними не могло ее не ранить. Однако главной неожиданностью для публики стал ее лопоухий напарник. Как только Валера взялся за микрофон своей костлявой рукой, из его глаз ручьем бросились слезы, а сам он не мог связать и двух слов – голос у доходяги дрожал от волнения, а в конце и вовсе оборвался, после чего парень вернул микрофон Карине и ушел обратно к вожатым, утирать слезы.

Вот тогда-то и началась самая настоящая вакханалия. Внезапно, в след за уходящим Валерой, на сцену в полном своем составе выбежал восьмой отряд и принялся обнимать своих молодых вожатых. Картина вызвала всеобщее умиление и аплодисменты, но самого Макара ничуть не тронула, и он лишь закатил глаза, ведь из-за этой выходки вечерка грозила затянуться на лишние драгоценные минуты, чего вожатому совсем не хотелось.

Когда восьмой отряд уговорили рассесться по своим местам, Оля, наконец, объявила, что первая смена официально закончена.

В зале погас свет. Вожатые зажгли заранее приготовленные свечи и всё под ту же грустную тягомотную музыку вышли с ними в зал, вернувшись к лавкам своих отрядов, после чего по команде затушили крошечные огоньки. Раздались аплодисменты и в клубе вновь стало светло. При зажженном свете стало ясно, что плачущих пионеров в зале оказалось куда больше. Причем ревели не только юные дети, но и подростки, для некоторых из которых эта смена была последней.

Седьмой отряд принялся обступать Зорю и ластиться к ней, не забывая при этом попутно рыдать. Пионерские обнимашки перепали даже Макару, но он, в отличии от своей напарницы, вел себя гораздо более сдержанно и “профессионально” – просто похлопывал всех по спине и поторапливал двигаться к выходу.

Позже вечером на берегу озера все отряды собрались на разведении костра – старой традиции “Ювенты”, которая сохранилась еще с самого ее основания. Было прохладно, однако это не мешало народу, кроме самого Макара, горланить песни, весело танцевать и водить хоровод вокруг огня – последней искорки уходящей смены. Мак старался держаться от всего этого шабаша в стороне и лишь приглядывал за своим седьмым отрядом, как пастуший пес за стадом овец, чтобы их потом не пришлось разыскивать по всему побережью. Пробыли у озера они не долго и уже меньше часа спустя снова отправились обратно на территорию лагеря – веселые и уставшие.

По возвращению в корпус Зоря и Макар провели для отряда прощальный огонек. Точнее – его единолично провела напарница Мака. Зоря не затыкалась почти на всём протяжении вечерней посиделки, то и дело вставляя свои комментарии в речь пионеров. Слово за слово, вопрос за вопросом, и вот уже обычный огонек, жить которому обычно было суждено не более получаса, превратился в самое настоящее долгоиграющее заседание. Детям нравилась такая вовлеченность их вожатой, но вот Макара всё это действо стало очень сильно раздражать. У него слипались глаза, затекали ноги и задница от неудобного сидения на полу, а вдобавок ему сегодня еще и напекло шею, из-за чего кожа вожатого горела адским пламенем.