Шрифт:
— Вась, ну ты чего? Ну, прости меня, перегнул немного… Просто там обычно такое бывает… Всякое… Не надо таким ромашкам, как ты, соваться. О тебе же переживаю, блин!
Смотрю в его симпатичное открытое лицо, вздыхаю. Прав ведь оказался. Прав.
— Ну Ва-а-ась, — тянет он, — ну давай мириться! А то упаду сейчас! Ой, падаю!
Тошка и в самом деле чуть пошатывается, и я, невольно улыбаясь, придерживаю его за руку.
Тошка тут же перестает дурачиться, тянет меня на себя, стремительно сокращая расстояние между нами.
Перехватывает за талию, смотрит сверху вниз, и лицо такое серьезное становится, напряженное немного:
— Вась… Простила?
Мне неловко, что он вот так меня обнимает посреди универа, на глазах у однокурсников и преподов, ежусь, пытаясь вывернуться, но Тошка не замечает моего сопротивления, смотрит серьезно и ожидающе.
И я, в итоге, сдаюсь.
— Ладно… Простила. Но не делай так больше, Тош! У меня и без того контролеров полно, еще и тебя не хватало!
— Чего, родаки достают? — он вздыхает и, после моего очередного намекающего ерзания, нехотя выпускает на свободу.
Поправляю юбочку, оглядываюсь по сторонам, с досадой замечая хихикающих однокурсниц.
Блин, ну вот! Начнется теперь!
Затылок еще жжет почему-то, словно у меня там линза, и на нее направлен прямой солнечный луч. Неприятное ощущение, острое очень.
Хочу обернуться, но Тошка в этот момент начинает снова задавать вопросы про родителей, и я только провожу пальцами по шее, пытаясь немного смягчить жжение.
— Да все, как обычно, Тош, — обрываю я его вопросы, морщась от неловкости.
Родители Тошки не в общине, но в курсе про то, что мои — там. И Тошка знает некоторые особенности моей жизни. Не все, далеко не все! Но многое.
И все равно, рассказывать ему что-либо неприятно.
— Слушай… — Тошка быстро смотрит мне за спину, а затем становится чуть ближе и кладет тяжелую ладонь на плечо, заглядывает в глаза, — давай я поговорю с ними? Ну что за херня, в конце концов? Тебе восемнадцать! Ты, в принципе, уже не зависишь от них! Да ты, если подумать, даже замуж можешь выйти!
— Ага, — уныло соглашаюсь я, — они об этом тоже знают, поверь…
— Чего? — Тошка наклоняется ниже, ладонь на моем плече тяжелеет, — не понял…
— Ой, все! — мне вообще не хочется рассказывать о матримониальных планах моей мамы, стыдно, неловко и глупо это, словно жалуюсь. А жаловаться я не привыкла. — Я пойду, пара скоро!
— Я после пар тебя встречу, — говорит Тошка, и это вообще не вопрос. У меня нет времени и сил ему сейчас противостоять, потому киваю, соглашаясь, — сколько у тебя? Три?
— Четыре.
— Ну все, договорились.
Он тянет меня на себя, мягко целует в макушку и удаляется, прежде, чем я успеваю ему высказать свои возмущения по этому поводу.
Оглядываюсь, все еще ощущая назойливое жжение в районе затылка, замечаю своих однокурсниц, многозначительно пялящихся на меня. Соображаю, как со стороны выглядела эта сцена, злюсь.
Ну, Тошка, блин!
Разворачиваюсь и иду чеканным шагом мимо болтушек в сторону туалета.
Надо умыться, выдохнуть… Ну вот кто знал, что студенческая жизнь бьет ключом настолько?
Через минуту, когда неожиданно рядом открывается дверь кабинета, и сильная рука утаскивает меня из оживленного коридора, я понимаю, что вообще еще ничего про бьющую ключом студенческую жизнь не знаю…
18
Когда-то одна из соседок по нашей лестничной площадке, веселая и активная тетя Наташа, сказала, что мужчины бывают трех типов: “от Бога”, “ради Бога” и “не дай Бог”. Мама, услышав это, долго ругалась и даже плевала в сторону тети Наташи, обзывая ее богохульницей и падшей женщиной. А та смеялась и говорила, что чаще всего Бога поминают именно безбожники… Мама ахнула и схватилась за сердце, принялась названивать участковому… Короче говоря, отменный скандал вышел.
Тетя Наташа потом удачно вышла замуж за иностранца и уехала в Швецию. Я уже не помню, как она выглядела даже.
А вот слова ее в голове всплывают…
И как раз в тот момент, когда вижу перед собой того, кто силой затащил меня в пустой кабинет истории.
Парня из той самой, третьей категории. Потому что, в самом деле, “не дай Бог”…
Не дай бог попасться ему на пути. Не дай бог, чтоб он обратил на тебя свое внимание, заинтересовался… Не дай Бог, короче…
— Привет, малыш, — Лис, не отпуская моего запястья, легко прислоняет к стене спиной, нависает сверху, улыбается, как сам дьявол во плоти: ехидно и невероятно завлекательно.