Камень стоит примерно в районе седьмого ряда, и с моего места отлично видно, насколько тяжелый у него взгляд и как сильно напряжены широченные плечи под легкой кожаной курткой.

От жесткого прессинга его глаз хочется скрыться, сделаться маленькой-маленькой, но я, против своего животного, рабского какого-то желания, выпрямляюсь и сдуваю с лица волосы. В конце концов, мне нечего объяснять. И у него никаких прав спрашивать… Что бы ни происходило между нами сегодня утром.

Мы вообще еще ничего не прояснили, мне никто ничего не сказал толком, не предложил…

Лис, привезя меня к универу, даже заходить не стал, у него еще в дороге начал разрываться телефон музыкальной темой имперского марша из “ЗВ”, и это дико бесило обычно ироничного Лиса так, что глаза буквально заледенели. Впрочем, телефонная истерика не помешала ему жадно и долго целовать меня на стоянке универа, а я, напряженная и не понимающая, как себя вести дальше, не препятствовала. Наоборот, с каким-то болезненным облегчением погрузилась в нашу общую страсть, позволила себя целовать, грубо, но так горячо, так самозабвенно, что голова кружилась, а губы, и без того основательно натертые за утро, еще больше заболели.

— Сука… — прошептал Лис, оторвавшись, наконец, от моих губ, и тяжело дыша, — как уйти сейчас? Не могу же, блять, не могу…

Телефон диссонировал с его словами, вносил ноту безумия в ситуацию, и Лис, оглянувшись на него, грязно и тоскливо выругался. А затем погладил меня нежно по щеке:

— Малыш… Иди. А то не выпущу. На все наплевать же.

— Но твоя куртка… — я принялась ее стаскивать с себя, но Лис остановил:

— Не надо, замерзнешь.

— А ты?

— А я тебе уже говорил. Все, малыш, я тебя заберу сегодня, хорошо?

Пораженная тем, что мне задали вопрос, а не уведомили о своих намерениях, я только кивнула.

Выскочила из машины, подтянула полы куртки, настолько очевидно большой мне, что ни за какой модный в этом сезоне оверсайз не сошла бы, и, порадовавшись, что основная часть пар уже прошла, и народу на стоянке мало, есть шанс, что моя высадка из машины Лиса с мужской куртке пройдет незамеченной, шустренько побежала ко входу.

Там легко преодолела барьер в виде вахтера и охраны, никого не встретив из однокурсников и преподавателей, и без проблем добралась до актового зала, где уже началась репетиция.

Куртку я скинула где-то на задних рядах, а Колесник был настолько раздражен, что вообще не обратил внимания на мой расхристанный внешний вид и ошалелое выражение глаз. А вот ребята из группы были более наблюдательными и сразу связали мою рассеянность и плохое исполнение с искусанными губами и алеющими засосами на шее…

И вот теперь, похоже, получат дополнительный повод для недовольства.

Камню-то явно плевать на мою репутацию.

Устроит цирк с конями сейчас.

Понимание этого наполняет меня яростью.

Да сколько можно? И без того сплошные проблемы из-за них!

Нет уж! Больше никаких драк!

— Привет, Леш, — спокойно здороваюсь я, — ты что-то хотел? Я еще занята.

— Я вижу, — тяжело роняет он, осматривая меня внимательно. И бессовестно. Не скрывая своего плотского интереса. Наоборот, настолько ярко его транслируя, что всем вокруг становится очевидно, кто автор моих пятен на шее. — Утешением занята, да?

— Камень… — тут же начинает снова Колесник, по праву лидера команды мужественно принимая удар на себя, — это вообще не то, что…

— Я подумал, ага, — договаривает за него Лешка и начинает идти к сцене. Медленно. Тяжело. Невыносимо довлеюще.

Я спиной чувствую напряжение парней, и еще больше злюсь. Задолбали запугивать моих друзей!

— Я просто разнервничалась, — объясняю я спокойно, — потому что не получалось нормально петь.

— Почему не получалось? — Камень не останавливается и как-то очень быстро оказывается рядом, внизу. А затем… В одно легкое движение, едва касаясь рукой края сцены, прыгает ко мне!

Боже!

Вот чего я только не ожидаю, так этого! Такая машина — и такой стремительный взлет! Он на ринге, наверняка, столько противников своей внезапной прыгучестью в ступор ввел!

Машинально задираю подбородок, когда Лешка шагает ко мне, становится рядом, так близко, что вообще между нами расстояния никакого не остается.

Он мягко ведет пальцами по щеке, как и Колесник недавно, вытирая слезы. Но его касания вообще не ощущаются братскими. Нет, это что-то горячее, жутко порочное и одновременно успокаивающее.