И сейчас, когда Егора нет рядом, когда я не могу его видеть хотя бы издали и изредка, меня всю корёжит и ломает. Не знаю, не понимаю, что со мной. Я будто бы живу и не живу.

Но это только днём. Ночью всё меняется. Каждый мой сон превращается в странное постыдное откровение.

Во сне я ощущаю горячие, крепкие ладони, скользящие по моему телу, чувственные губы, бесстыдно терзающие мой рот и оставляющие поцелуи на щеках, скулах, шее… Чувствую обжигающие прикосновения, скользящие по телу всё ниже и ниже. Задыхаюсь от непонятной будоражащей реакции собственного тела и беспомощно ловлю губами воздух. В безмолвной мольбе широко распахиваю глаза и вижу тяжёлый манящий взгляд. Он подавляет, завораживает и затягивает, поглощая меня целиком. И голос, до дрожи знакомый, жарко шепчет бессвязные пошлые нежности, от которых реальность окончательно растворяется, и я позволяю делать с собой абсолютно всё.

А потом я просыпаюсь. Сердце бьётся как безумное, дыхание срывается, и я долго лежу, невидящим взглядом уставившись в потолок, пытаясь унять творящийся внутри хаос и прийти в себя. Лишь к утру глаза смыкаются, и я проваливаюсь в чёрное тягучее ничто.

Сегодня суббота. Просыпаюсь раньше будильника. На часах восемь, поэтому позволяю себе ещё немного полежать.

Девчонки уже ушли на занятия. На столе заботливо накрыт полотенцем завтрак — бутерброды с колбасой и сыром. Неспешно пью чай и собираюсь в институт.

На улице прохладно, осенний воздух бодрит, наполняя тело лёгкостью. Никуда не торопясь, бреду по дороге, вдыхая терпкий аромат увядающей листвы и сырой земли.

Захожу в институт, сдаю в гардероб куртку и поднимаюсь на второй этаж. В этот момент в кармане вибрирует телефон. Достаю его и читаю сообщение: обычное объявление о наборе в дополнительную факультативную группу. Ничего особенного.

Ставлю телефон на беззвучный, чтобы не пищал на парах, кидаю его в сумочку и бреду по пустому коридору второго этажа.

Непривычно видеть институт таким тихим и безжизненным. Тишина нарушается только моими шагами, гулким эхом отражающимися от светло-бежевых стен и высокого потолка.

Не понимаю, зачем вообще первакам ставят пары в субботу?

Сбоку открывается дверь одной из аудиторий. Едва успеваю заметить неясное движение, как сильные руки уже втягивают меня внутрь. Вскрикиваю от неожиданности, но этот звук тут же глушится ладонью, закрывшей мой рот. А потом на лицо обрушивается град быстрых жалящих поцелуев.

Цепенею, ничего не понимаю, не соображаю.

Поднимаю руки, пытаясь оттолкнуть слишком крепко прижимающееся ко мне тело, но не успеваю. Властные губы скользят к моему уху, и в него горячей волной врывается шёпот. Перемежаясь с обжигающими поцелуями, он обволакивает, поглощает, заставляя задохнуться от нахлынувших эмоций.

— Как ты это делаешь, ромашка?.. Как умудряешься сводить меня с ума?.. Думал, смогу без тебя… Забуду, остыну… Но ты мне мерещишься… везде… И даже во сне не даёшь покоя… Околдовала меня, ведьмочка… Своим запахом… Глазами своими наивными… Не могу ни о чём думать… Никто не нужен… Только ты… Вкусная такая… красивая… невинная… сладкая…

Меня накрывает эффектом дежавю, я будто снова оказываюсь в своём сне.

Руки Горина скользят по моему телу, сжимая до боли, но тут же ласково поглаживая, словно извиняясь. Губы не останавливаются ни на секунду, перемещаясь на шею и оставляя за собой горячие следы, от которых моё тело дрожит и плавится, а рваное дыхание перемешивается с жалкими стонами.

Я уже просто не в силах сопротивляться двум обрушившимся на меня стихиям — бешеной страсти мажора и своим собственным эмоциям.

Не знаю, сколько длится это безумие. Прихожу в себя от собственного громкого стона и понимаю, что лежу на преподавательском столе с раздвинутыми ногами и расстёгнутой блузкой, а Горин навис надо мной и сквозь бюстгальтер прикусывает мою грудь, посылая по всему телу острые электрические разряды.

Дёргаюсь, хочу остановить всё это, пока не стало слишком поздно. Но Егор закрывает мой рот поцелуем, и мой мозг отрубается напрочь.

Ничего не слышу и не вижу. Только ловлю сладкие, вызывающие дикий жар во всём теле, ощущения. Тяжело и часто дышу. В голове сумбур, в теле — жадное горячее желание.

Руки мажора касаются меня везде. Трогают, гладят, сжимают, заставляя меня терять связь с реальностью. Горячие губы обжигают кожу на животе, оставляя на ней следы, похожие на ожоги, и я дрожу, впитывая в себя такую желанную ласку.

С губ срывается что-то умоляющее, бессвязное, но остановиться уже невозможно.

— Нееет… — издаю едва слышный жалобный стон, когда Егор прижимает меня к столу и начинает неспешно двигать бёдрами.

Его тело движется так плавно, он будто танцует, и эти движения вызывают внизу живота мучительную, тянущую, сладкую боль.