— Мне вас оставить? — спрашиваю я.

— Нет.

Несколько минут мы наблюдаем за Кэт.

— Итак. Вы говорили, что ваш отец вел словарик, — начинает Кэндис. — Он у вас с собой?

— В гостинице.

— Принесете в следующий раз? Покажете мне?

— Конечно. — Я невольно улыбаюсь. Надеюсь, это означает, что больше мне не придется ждать Кэт в вестибюле.

И я приношу с собой папину тетрадку на следующий день. С удовольствием наблюдаю, как Кэндис рассматривает аккуратный почерк моего отца, вслух читает слова, которые показались ему интересными, и потому он решил их запомнить. Над некоторыми мы вместе смеемся. Например, над словом метеоризм, которому отец дал следующее определение: вонючие газы из задницы. Или над словом чванливый. По мнению отца, это: самодовольный человек, задирающий нос до потолка. Вот Кэндис дошла до слова обоюдность, о котором отец написал: это когда на твою любовь отвечают взаимностью. Она отрывает глаза от тетрадки и смотрит на меня.

— Тогда, в первый день, рассказывая о себе, вы упомянули, что вышли замуж без любви, но для вас это не имело значения, потому как однажды вы были влюблены, но вашу любовь растоптали.

Я смотрю на почерк отца — на отрадные петельки и завитки, выведенные чернилами.

— Да.

— Что же произошло?

Кэт в нескольких футах от нас увлеченно собирает картинку из сотни затейливых фрагментов. Эту головоломку я купила ей в городе, в магазине «Пять и десять» [5] .

В этот момент я решаю открыть Кэндис часть того, о чем никогда никому не рассказывала. Пусть знает: я понимаю, что такое предательство человека, которому ты доверяла. Пусть знает, что мне тоже знаком тернистый путь, по которому ей пришлось пройти.

— У нас в деревне был один парень, — начинаю я. — Рыбак, как и его отец, и дед, и брат. Он был скорее другом Мейсона, нежели моим, но мне он нравился. Рослый, сильный. Все девчонки нашей деревни заглядывались на него. Папа о Колме был невысокого мнения. Он хотел, чтобы я вышла за благородного, образованного парня, за ученого человека. Колм таким не был. Но когда Колм стал проявлять ко мне интерес, папа уже умер. Колм приходил к нам в гости, приносил нам с мамой отборную рыбу из своего улова, восхищался моей красотой. Нам с мамой жилось нелегко, и, когда Колм предложил мне выйти за него замуж за несколько месяцев до того, как мне исполнилось восемнадцать, я согласилась. Мама не пыталась меня отговорить, хотя знала: если бы папа был жив, он не дал бы согласия на этот брак. Мама считала: я всегда буду сыта, если выйду за рыбака, а ей самой не придется беспокоиться о том, что в доме холодно по ночам, ведь она после моего замужества будет жить в нем одна. А я думала, что, выйдя замуж за Колма, смогу позаботиться о маме, не дам ей умереть с голоду. Я ответила согласием отчасти из-за мамы, а она — из-за меня.

— Но вы его любили?

— Думала, что люблю. Но скорее, мне льстило, что он выбрал именно меня из всех девушек нашей деревни.

— Но поначалу вы же были счастливы, правда? — говорит Кэндис, и это не вопрос. Она знает, что первые дни супружества купаешься в блаженстве, ведь у нее тоже так было.

— Да. Поначалу.

Я на минутку умолкаю, решая для себя, что можно ей рассказать, а что нет. Какие события я готова пережить у нее на глазах, а какие — нет.

— И когда вы перестали быть счастливы? — допытывается Кэндис, видя, что я не продолжаю.

— Когда поняла, что он может быть не только любящим, но и жестоким, — отвечаю я. — Колм по натуре человек был горячий, порывистый, подверженный резким сменам настроения. Кажется, вот он абсолютно счастлив, а в следующую минуту все его добродушие как рукой сняло. Он не умел сносить разочарования, а жизнь, к сожалению, ими полна.

— Она вас обижал? Бил? — В глазах Кэндис не только участие, но и любопытство.

— Когда зол бывал, швырялся чем попало. Иногда в меня. А то и с кулаками бросался.

— Вы кому-нибудь говорили об этом?

Я пожимаю плечами, стряхивая с себя тяжесть воспоминаний и одновременно вопрошая: «А что бы это дало?»

— Даже если б кому-то и пожаловалась, чем мне помог бы этот человек? Колм был моим мужем.

— Значит, вы мирились с его агрессией?

— Я думала, он повзрослеет. Ведь он был всего на несколько лет старше меня. Надеялась, что он научится обуздывать свой гнев, научится доверять мне. Он приходил в бешенство, если кто-то из мужчин просто желал мне доброго дня, и я думала, со временем он поймет, что я всегда буду ему верна, что я не смотрю на других мужчин так, как они, по его мнению, смотрят на меня. К тому же я ошибочно полагала, что он смягчится, когда я сообщу ему, что жду ребенка. Увы, мягче он не стал.

Кэндис ловит каждое мое слово, пронизанное болью.

— Что же произошло? — выдыхает она.

— Я потеряла ребенка, как и вы потеряли своего первого сына, — отвечаю я, не собираясь вдаваться в подробности. — Ребенок родился недоношенным.

Глаза Кэндис застилает серебристая пелена слез.

— Он рассердился на вас за то, что вы потеряли ребенка?

Мое молчание она расценивает как подтверждение своей догадки.

— И вы ушли от него? — спрашивает она. — Именно поэтому вы уехали в Америку? Чтобы быть подальше от него?

— Нет. К несчастью, он погиб. — Я произношу это безразличным тоном, ничего не могу с собой поделать. — Напился однажды ночью на своем рыбацком судне и оступился. Когда обнаружили, что он упал за борт, было поздно. Он утонул.

Кэндис молчит, осмысливая услышанное. А я радуюсь временной передышке.

— Вы оплакивали его гибель? — наконец спрашивает она.

— Я оплакивала смерть ребенка, который мог бы быть у меня, — отвечаю я. — Если бы все сложилось иначе.

— И вы уехали в Америку, чтобы начать новую жизнь.