Шрифт:
Стол остался накрытым.
Даже признанная народом пьянь несусветная, деревенская, побоялись, Никого.
… Вечер.
Зима.
Снег тёмно фиолетовый.
Редкие огоньки в горах.
Огромная лохматая морда лезет в забор. Трещат ломаемые кем – то доски. Тявкает отчаянным, громким, громовым лаем…
Потом закричала.
Закричала, каким – то диким потусторонним человеческим голосом. Противно. Противоестественно.
Жутко.
Замолчало. Снова крик. Гавкнуло громом.
Эхо в горах, в огромных скалах, трижды отозвалось, простонало…
И.
Из глубины преисподней…
Снова закричало, как человек.
Как загнанный волк, как шакал в капкане отчаянно и бесконечно…
Вчера похоронили колдунью.
Весёлая тризна
Загадочная русская душа. Сколько сказано, но ещё больше будет спето песен, об этой самой загадочной душе…
… Гости собрались как – то быстро – шустро и никто не заметил, как рабочий день перешёл в праздник. Правда, была суббота и не в России – матушке, у северных соседей, теперь уже братьев.
Финны, в этой компании хорошо владели нашей русской словесностью, матерились редко, но тоже по – нашему. И без акцента, будто своих слов мало для более точного и резкого резюме. Оказалось, что все они были теперь финны, но русские.
Те, которые занимались – работали, керамисты, даже не стали переодеваться в праздничные, парадные костюмы, да и сам хозяин. Он, как всегда, одет – русская расшитая рубаха, на ногах обрезанные битые валенки как старые калоши тридцатых годов, нашего столетия. А всё остальное как у всех.
Во время отечественной войны с родителями, ему тогда было два года, они приехали сюда и остались.
Уже дымил мангал, на столе стояли бутылки с крепкими напитками, шумели все дружно, русские вместе с хозяевами.
Вот подкатили на средней машине с русскими номерами, столичные гости с министерства культуры, два представителя и, и пошлооо.
Вечер, как вечер, пьянка, как пьянка. Песни, танцы, анекдоты. Кто – то даже пытался кого – то увлечь, невинными ухаживаниями. Потом под русскую гармошку, острые частушки. Ну, Россия и всё. Потом, как всегда, бывает, оказалось мало. Звонок, и вот ещё литр горящей и прозрачной, стоит. Стоит торжественно, как памятник, но на столе. Россия и точка.
Потом пошли песни, о бродяге с самого Байкала, степь да степь, Катюша, цыганочка, вальс.
Снова подняли стопки. Сказали тост, и, оказалось мало.
Ещё привезли, но машина была шикарная, тридцатых годов, но красавица, и наши приезжие окружили и, и пошли, поехали, что, да как?
Оказывается она, раритет, и теперь стоит дороже самой лучшей новой. Это приехал американ, как говорит наш хозяин и друг. Единственное, что было не так как нужно – не было драки выяснений, совсем не по нашему.
Разъехались, разошлись далеко за полночь, хотя какая там ночь, когда в лесу, где они жили и работали в просторных мастерских, раньше помещалась целая школа, а теперь и жилище и прекрасная мастерская для работы керамистов, своих и приезжавших из Выборга и Орла.
Было тепло и светло, а солнышко только ушло за тёмный лес, дремучий сосновый, с поваленными огромными соснами, зарослями, ну тайга забайкальская, точно такую, я там видел, но, солнышко ушло, что – бы через пару часов появиться снова. Всё – таки сказочные белые ночи.
Когда опустел двор, остались за столом только двое – один тот, который играл на гармошке, и должен был через пару дней, нехотя уехать домой, в Россию, и хозяин.
Простой вопрос задал хозяину.
– По какому поводу было такое торжество, и такие гости?
– А, это, Николаша, день кончины нашего зятя. Да. Так. По нашему, правильно. Вон той дочери, Яна, она тоже была с нами, уехала уже к себе, ты её знаешь. Уже три года, как его нет. Мы праздновали этот день.
Гармонист сказал, что это не праздник, а поминки. Но хозяин резко оборвал его толкование, извращённое, коммунистами.
– Вы теперь испорченные. Всё они вам забраковали, испортили. Коммунисты.
Грусть. Тоска. Хотя бы сожаления – не было. Только веселье. Да мало ли? У нас тоже такое, ну не совсем, но бывает, было… Может он, зять плохой был.
???
Ох, и бывает…
И на А – бывает и на Б – бывает.
Вот оно, и на ой, случилось.
*
Утонул мужик в Орлике, приток Оки. Тогда жил он там, этот керамист, в самом городе Орле. Где было тонуть? Мелко и люди кругом. Центр областного города.