— Василий Дмитриевич, вы меня слышите? — я метнулся за стулом, поставил рядом с кроватью, сел, взял в свои ладони морщинистую натруженную руку Митрича и принялся считать пульс.

— Ну вот, пульс как у космонавта, — слукавил я, глядя на бледное лицо дядь Васи. — Хоть сейчас в космос.

Лицо у Беспалова неожиданно перекосилось, и я едва не выругался вслух: если это инсульт или инфаркт, а скорая не прибудет в ближайший час, в лучшем случае мы Митрича потеряем, в худшем его парализует и станет активный шебутной мужик овощем.

Но тут Митрич открыл глаза и попытался что-то сказать. Я с облегчением понял, что мои опасения напрасны, лицо несчастного пришло в норму. Видимо, он пытался что-то сказать, но с первого раза не получилось, оттого и перекосило.

— Ма… ма… ма… — замычал дядь Вася.

— Что, Митрич? — я отбросил условности, сократив полное имя до привычного, которым все в деревни называли Беспалова.

— Ма… ма… — раз за разом пытался что-то сказать Василий Дмитриевич.

— Мальчишка? Внука вашего я за доктором отправил.

— Ма… ша… — выговорил, наконец, дядь Вася, и я даже не сразу сообразил, что он произнёс какое-то женское имя.

— Маша? — переспросил я.

— Ма… ша… жи… ва? — требовательно спросил Митрич, с тревогой вглядываясь в моё лицо. Что-то царапнуло меня по руке, я опустил глаза и увидел, что Беспалов пытается ухватить меня за пальцы.

Я осторожно накрыл ледяную ладонь своей и уверенно произнёс:

— Маша — это ваша жена? Моргните, если это так, — дождался, когда Митрич моргнул и подтвердил. — Да, жива. Много не разговаривайте, берегите силы, — посоветовал я. — Скорая скоро будет, — заверил дядь Васю и знатно струхнул, когда больной на моей кровати вдруг затрясся, скривив лицо.

Не сразу, но до меня всё-таки дошло: дядь Вася рассмеялся, услышав от меня успокоительную ложь о том, что неотложка скоро приедет.

— Жи… ва? — внезапно сухие пальцы крепко сжали мою руку.

— Жива, Серёжа побежал за мотороллером и поехал за Зинаидой. Я слышал. Вы, главное, сами в себя приходите. Почему-то я уверен, жена ваша не одобрит ваше лежание в кровати посреди белого дня. Как её по батюшке? Мария?..

— Се… ме…

— Семёновна? — догадался я.

— Жива, жива Семёновна! Зинка с ней! Скорую даже вызвала, обещалися быть в скором времени! — громко оповестила нас Степанида Михайловна, без стука вваливаясь в комнату. — Ах, ты, старый чёрт! Пёс ты шелудивый, чего удумал! Ты чего тута устроил, Митрич, а?

— Лю-у-у-у… — Митрич заурчал, что тот кот при виде сметаны, и даже сделал попытку улыбнуться.

— Егор Александрыч, чего тута? Я вот таблеточки принесла. Ну-ка, старый пень, разевай рот! — приказала Степанида без перехода.

Дядь Вася послушно открыл рот.

— Язык задирай! — велела соседка.

Сама тем временем хрустнула блистером, достала таблетку валидола и шустро сунула под язык, судя по всему, очень довольному Василию Дмитриевичу.

Я невольно улыбнулся: похоже, Митрич и вправду по молодости ещё тем ходоком был. А горбатого, как известно, только могила исправляет. Вон, даже с приступом лежит, и то не упускает возможность хвостом покрутить. И как на эти его выкрутасы жена смотрит? Ну да не моё дело, раз живут, значит, обоих всё устраивает.

— Рот захлопни. Чего раззявил? — сурово отчитала соседа Степанида Михайловна.

Митрич клацнул зубами, глаза у него слезились, губы чуть порозовели, обветрились, но при этом выражение лица говорило само за себя, кабы мог, точно пошутил бы в ответ на реплики бабы Стеши. Но, увы, рот занят таблеткой, да и говорил пока с трудом. Зато смотрел очень выразительно.

— Нормально всё. Да вы сидите, Егор Александрович, я-то постою… сидите… Ох… благодарствую, — запричитала соседка, когда я поднялся со стула, уступая ей место. — Ты мне, Митрич, вот чего скажи: чего это вы с Машкой болеть вздумали? А? — сурово поинтересовалась Степанида.

Я же прошёлся по комнате и пораскрывал все имеющиеся окна.

— Сте-е-ша-а… Ма-а-ша-а-а… — дядь Вася попытался ухватить соседку за руку, но шустрая Стеша, даже сидя на одном месте, делала кучу дел.

Поправила подушку, простынку, задвинула обувь под кровать, пригладила Митричу чуб, приложила сухонькую ладошку тыльной стороной ко лбу нашего болезного, покачала головой. Оглядела моё сооружение из одеяла, явно одобрительно кивнула и снова вернулась к Митричу.

— Маша в порядке, — завела беседу. — Напугал, чёрт усатый! — вздохнула Степанида Михайловна, наконец-то успокаиваясь.

— По-оче-му-у… уса-а-тый… — всё ещё с трудом выговаривая слова, поинтересовался Митрич.

— Потому что дурак, — отрезала Степанида.

«Ну а что, логично — хмыкнул я про себя. — Усов нет, значит, усатый, поэтому дурак». Женская логика — никогда мне её не понять. Ни в каком веке.

— А Серёжка-то молодец, — одобрительно кивнула соседка.- Прибежал к нам, всё честь по чести обсказал, Коленька мой хорошо дома был. Да ты что, пень старый, я и без Николая драндулетку мальчишке отдала бы. Такое несчастье! — Степанида горестно вздохнула. — Да жива, говорю тебе, вот ирод неверующий! Жива! Серёжка-то сразу на коня и помчался за Зинкой на пункт. Там-то уж Зинка скорую и вызвала. У Машки-то этот… как его… цидив! Тьфу ты, пропасть!